Реализация

Показался сутулый паренек. Он так и не вошел на кухню, оставшись подпирать облупившийся белый косяк. Глядел он пристально, нехорошо так глядел.

Тимохин заученно начал молоть галиматью о профилактике и тех. укрепленности, взаимодействии и неравнодушии. На собраниях, при постороннем руководстве, еще не такую глупость состряпаешь. Так что опыт был.

Между тем Якушев, извинившись, «вспомнил», что ему надо позвонить и ушел в недра того же коридора. Он демонстративно-шумно пару раз крутанул трескучий диск и принялся импровизировать разговор якобы с дежурным: «Дежурный… это Якушев… завершаем обход жилмассива на предмет инструктажа граждан… буду отзваниваться…». Пародируя длинный доклад «душному» дежурному, Якушев аккуратно положил трубку на полку рядом с телефоном и крадучись подошел к нужной двери. Заглянув внутрь и увидав крохотную выгородку без признаков посторонних, он ухнул в сторону кухни: «Неудобно, я из посторонней квартиры звоню… ладно… мне записать не на чем – запомню».

Баночку ружейного масла «ТОЗ» он увидел сразу. Она отсвечивала на полке серванта и множилась внутренним зеркалом. Якушев отодвинул штору и отпрянул: из противоположного окна, буквально в паре метров, высунулась Сойкина и конспиративно, одними губами шептала: «Давай! Давай!», при этом сильно жестикулируя. Жесты ее были сумбурны.

В это время Тимохин закончил очередную бредовую трель и, переводя дыхание, косился на паренька. Кстати, соседи слушали Андрея завороженно – от его оборотов веяло магией формуляров и незыблемостью системы. Одно дело по телеку говорящие головы слушать, другое – живьем.

Вдруг парень резко мотнул головой – он услышал звуки зуммера, доносящиеся из неположенной на рычаг трубки. Чутье опередило мысль – парень тихо исчез, а в коридоре рванул к комнате, разметая на своем пути простыни с толстых веревок.

Влетев в свою комнату, он увидел фигуру Якушева, бережно раздвигающего фотографии в ящике серванта. Фигура выпрямилась и развернулась. Оба все поняли. Парень с рычанием ухватился за край стола и прижал Якушева к серванту. Затем, оторвав руки от столешницы, он бойко схватил вазу толстого синего стекла и швырнул ее в лицо Егора. Ваза разбилась – но не об голову оперативника, а об пол. Но после. Сначала острым краем она вздула ему обе губы. Через треть секунды в проеме дверей замаячила быстро приближающаяся милицейская форма в звании младшего лейтенанта. В этом направлении тут же полетела массивная хрустальная пепельница, но, громыхнув о штукатурку, вылетела в коридор. Тимохин поймал парня за шиворот, когда тот уже успел вытащить из-под груды старых номеров «Огонька» пистолет. Якушев со столом наперевес добрался до них, перевернул стол, вцепился в плечо врагу и тут же получил рукояткой «ТТ» по щеке. Экспромт не удался, и зверек улизнул из комнаты.

С какого перепугу Анушкин именно в это время потащил кастрюлю со щами в свою каморку – неизвестно. Но результат был ошеломителен. Мешая друг другу, сотрудники втиснулись в коридор и рухнули на шевелящийся клубок из простыней, пары застиранных мокрых махровых полотенец, и Анушкина. Все это елозило в гадких, холодных и жирных щах. Рука Якушева скользнула в темноте во что-то скользкое, но твердое. Этим твердым он вслепую ударил в голову неприятелю. По визгу Егор понял, что лекция о вреде курения сорвалась, после чего он несколько раз ударил другую голову. Ухнул выстрел. Выстрела прихожая не вместила – в кладовке с гвоздя сорвался таз с ржавым днищем. Тем не менее, первое оцепенение прошло, и так как внутри никто не сопротивлялся, стали потихоньку разгребать завалы.

Огнестрельно раненых, как ни странно, не оказалось. Парня связали бельевой веревкой, а после того, как он очухался, влепили пару раз и прикрутили скрученной простыней к батарее. Анушкин не отходил от раковины, надеясь, что холодная струя сможет повлиять на его изменившуюся внешность. Тимохин тем временем дрожащими руками пытался оформить изъятие оружия. Потом плюнул.

К Егору подошла соседская девочка лет шести и, указывая на «ТТ», спокойно заметила: «А правильно нам в детском саду говорят, что из-за игрушек только мальчишки дерутся».

Дисциплина в квартире рухнула.

– Шантрапа! У Тимофей Егорыча, прежнего квартального, все по струнке ходили!… Кто за этот день рожденья платить будет?! – надрывалась Мария Ильинична, старожил квартиры. – Это ж надо удумать! В форме, до зубов в погонах, а мостолыгами из кастрюли людей калечите!

Это была суровая правда. Первый удар подвернувшейся на полу сахарной косточкой достался в глаз Анушкину.

– В России всегда над писателями измывались, тетя Маша. Нам не привыкать! – исторически осмысливал происходящее Анушкин.

– Извиняюсь, – зло буркнул Егор и привстал.

– …На сегодня все?!! – раздался крик и стук захлопувшейся двери. Это проснулся еще один сосед. Он работал таксистом в ночную.

– Сейчас бить будут, – прошептал Егор Тимохину. И они втроем постарались побыстрее исчезнуть.