Реализация

«Светлые эльфы» очень быстро отчаялись сидеть по лесам и петь песни. Те, кто реализовался поближе к воображаемому идеалу — меткие и шустрые, переквалифицировались в охотников или скороходов. Эта категория попаданцев тоже как сыр в масле не каталась — на каждого по статистике приходилось по три с половиной невесты различной направленности — от реализованных эльфиек до человеческих девиц-наемниц и магичек. Так что «светлые» шныряли по лесам и бегали по дорогам не зря и с оглядкой.

Орки всех мастей были организованы гораздо лучше, потому что как-то сразу договорились делить награбленное поровну, после отчисления процента в общак. Прекрасные-орки-наемники среди них встречались редко и пользовались полным презрением своих сородичей по реализации.

Если в первые годы массового наплыва попаданцев наблюдался уклон в светлую сторону, то в последнее время толпой валили тёмные силы. Сначала появились ведьмы нечеткой ориентации, потом маги всех мастей и различных возможностей, следом полезли некроманты и некромантки, потом вампиры стали плодиться и сыпались чуть ли не по десятку в день, оборотни, которые во что только не оборачивались, ну и демоны — куда ж без них. На момент появления Талика в Мутном Месте тёмные уверенно лидировали, и контингент жителей «Лица реальности» был значительно усилен.

Помимо основных категорий попаданцев имелось превеликое множество таких поправок на фантазии и степень реализации, что порой даже сам попаданец не мог себя четко определить.

Граждане продвинутой реальности по началу опекали попаданцев, но очень быстро выяснили, что мечтатели с Изнанки, если их кормить, обувать и одевать будут все свое время тратить на ерунду, а в Мутном Месте воцарится хаос. Так что помощь оказали минимальную в виде жилья, в основном — примитивного, организации каких-никаких мануфактурок, а так же постройки одного бисерного заводика. Остальное попаданцы строили и создавали сами и делали это из рук вон плохо — во-первых, не умели, во-вторых, не особенно хотели. Однако, товарообмен существовал. То, что здесь шилось, ковалось, вышивалось — хоть как-то производилось, по большей части употреблялось здесь же, а по меньшей — шло на экспорт как сувениры аборигенов Изнанки. Кроме кустарщины сомнительного качества, Талик мог приобрести и что-нибудь из продвинутого мира. Учитывая спрос попаданцев, это «что-нибудь» было оружием, доспехами, одеждой — в общем: товарами местного народного потребления, в соответственном антураже, но на несколько порядков качественнее. Силь сетовал, что цена на подобные вещи уж слишком высока. В славном Париже имелся только один бутик, да и тот в отгороженном кармане реальности, куда пускали не каждого. Талик не сомневался — его с Тузиком на запястье туда точно пустят.

Тему реализации писателей Виталий отложил на вечер, в надежде, что Наль и Баська хоть ночью за ним следить не будут. Когда дорога, петлявшая среди перелесков, вывела к полям, он понял, что этой ночью за ним следить и не надо: устал так, что будет спать как безвредный ангел. При виде стен города и Талик, и кобылка, и Силь прибавили ходу. Сопровождающие не отставали в том же порядке — есть хотели все. Кавайный попаданец небезосновательно рассчитывал, что демон покормит его за свой счет в надежде на дополнительные сведения. Впереди Талика ожидал рассказ о Темных Лордах в количестве восьми штук, трех стоящих Темных Властелинах, братьях-демонах, драконах-оборотнях, о местных жителях, которые, плюнув на мечты, докались до семейной жизни и мелкого бизнеса, а так же много всего интересного по мелочи. Силь обретался в Мутном Месте уже с десяток лет, «перещупал» в поисках романтического приключения почти все расы и был своего рода экспертом.

Знаменитую Эйфелеву башню Талик видел только по телевизору да на открытках, но все равно имел о ней правильное представление. Башня, в честь которой был назван местный город, имела весьма условное сходство с оригиналом. Эту, как назвал её Наль, каланчу, Талик заметил еще до того, как вошел в Париж, благо она торчала выше стен. Каланча была не кирпичной, не сплошь деревянной, а построенной из сбитых крест-накрест бревен, чем одновременно намекала на гулаговскую вышку. Если бы в лагерях имелись двух-трехэтажные бараки, то этот массивный монстр вполне вписался бы по габаритам. Сходство с вышкой дополняла островерхая крыша и маячивший на верхней площадке дозорный-пожарный. Мужик был, несомненно, героический, поскольку воплощенное оскорбление инженера Эйфеля имело еще и ощутимый пизанский уклон.