Реализаты (СИ)

Под звонкое 'дзан-да-дзан-дзан' далёкого ханга морф сосредоточенно засопел, плавно наклонился к облепленному крохотными землянами радиатору и с интересом проследил связывание циперметрина с липофильным окружением синаптических мембран нервных волокон отравленных насекомых. Выходило некрасиво, нехорошо и больно - всё начиналось с повторных электрических разрядов, вызванных деполяризующим истечением ионов натрия, и заканчивалось атаксией и нарушением основных жизненных функций. Живое мучилось и умирало.

Сокрушённо покачав головой, морф поднёс лицо вплотную к самому радиатору - так, что кожа его почувствовала жаркое дыхание нагретого воздуха, и дохнул в ответ.

А третий морф просто остался на месте в опустевшем холле - светлом и прозрачном.

Он не был знаком с практикой интерьерного озеленения, но окна были открыты, пространство снаружи и внутри залито густым шафрановым светом, и он понял, что внутренняя структура композиции продумана и где-то даже гармонична.

- Наибольшего соответствия, - почти беззвучно прошелестел он, приветствуя гостиничный фитоценоз. - Его ищет каждый.

Он коснулся рукой тонкого лимонного ствола, и в воздухе пряно запахло лимоном.

Там, за тонкой кожицей прохладных лимонных листьев открыто и доверчиво плыл, просвечивая и переливаясь, ток самой жизни.

- Время заканчивается с пониманием, - прошептал морф. - Если ты когда-нибудь вспомнишь о том, кто ты, потеряй себя снова, и вечность твоя будет длинной настолько, насколько вообще бывает длинной вечность.

Он огляделся. Растений было много: зелёные дети субтропиков сидели и в тесных вазонах, и в огромных, заполненных красноватой песчаной почвой и облицованных мраморной крошкой контейнерах.

Сосредоточившись на внешнем, морф постиг светлое безразличие зелёной плоти и улыбнулся сам себе:

- Однако...

'Да-да-да-дзан!' - где-то далеко-далеко, на самом краю земли, легко и торжественно подхватил ханг.

***

- Однако... - улыбнулся морф.

- Не надо никаких оценок, - сказала женщина, опуская руки. - Ни явных, ни скрытых.

- Хорошо, - всё так же улыбаясь, согласился морф.

- Музыка не прекращается ни на миг, - продолжала женщина. - И никогда не прекращалась.

Словно противореча только что сказанному, ханг затих и теперь лежал у неё на коленях немой холодной камбалой.

- Да, это так, - после некоторого молчания заметил морф. - Но к ней привыкается, как привыкается и ко всему остальному. Вы знаете, что у вас будет дочь?

Женщина кивнула: знаю.

- У неё...

Я знаю, кивнула женщина.

- Только не говорите мне, что наследование гениальности - это более красивая аномалия, - сказала она. - Гармония, как фундаментальное условие всего, никуда не денется от того, что у девочки сформируется синдром Тёрнера. Прекрасное прекрасно везде и всегда.

- Я вовсе не хотел вас огорчить, - огорчился, вставая, морф.

- Научитесь не нравиться, - пожала плечами женщина, и на лице у неё не дрогнул ни один мускул.

***

- Ну, почему, почему одним красивым существам так не нравятся другие красивые существа? - печально прошептал морф, опускаясь перед радиатором на колени и протягивая руку к ажурной латунной решётке. - Это же насколько цельной должна быть самовлюблённость для того, чтобы сдвинуть систему внутренних ценностей вроде бы разумного существа из области духовности и ответственности в область глубокой органической антипатии?

Он ободряюще улыбнулся тёплому радиатору: ну, же! - и маленькая нимфа взобралась дрожащими лапками на приставленный к решётке палец.

42. 2330 год. Ая.

А ночью Ае приснился туман, - серый, гнилой и волглый.

Она потерянно бродила в нём среди таких же серых домов и смутно угадывающихся чёрных древесных теней и кричала дурным голосом: 'Бенжи!! Бенжи...'...

Но Бенжи не отзывался.

Ая знала, что он, в принципе, должен быть где-то здесь, рядом, в этом липком мороке, в каком-нибудь из серых зданий или за каким-нибудь из то и дело мелькающих мимо серых лиц, знала, что его не может не быть, и что это пустое молчание в ответ - ошибка, досадное недоразумение...

А его не было.

Туман не то, чтобы путал, нет, - Ая понимала, что он был просто мягкой прелюдией к какому-то грандиозному, невыносимому откровению, эдакой 'серой зоной' между здесь и сейчас и чем-то, что не имело и никогда не будет иметь никаких названий. Понимала и принимала, потому что не принять этого было нельзя.

А когда она устала кричать, внешнее колыхнулось к ней туманом сквозь туман и открылось в немом зове: ты помнишь меня, девочка? помнишь... войди в меня, не плачь, - вверх, внутрь, дальше, глубже, туда, где ты уже была, где растворялась и теряла и себя, и убивающую тебя боль одиночества.

И Ая, измученная бесплодными поисками, поддалась было - слегка, едва ощутимо, - даже не на шаг, а просто на то, чтобы где-то там, в глубине души мелькнуло '...а что, если...', и почувствовала, как зовущее её безначальное подымает её на своих серых ладонях - туда, где вот-вот закончатся и поиски её, и она сама. А что, если...

Смерть. Это была смерть.