ООН забрала всех четверых у владеющих ими компаний и пригласила на закрытое заседание ассамблеи не больше и не меньше, чем в качестве целой нации, что, собственно говоря, было не так уж далеко от истины: ни одна из существующих человеческих наций не отличалась от другой так, как братья с индексом AI от своих незадачливых создателей.
В свою очередь, DII попросили о присутствии на заседании хотя бы одного из реализатов, после чего высказали собственные соображения по поводу происходящего.
В результате и родилась та самая знаменитая поправка ко "Всемирной декларации".
Согласно новоутверждённой поправке население Земли отныне делилось на три неравные категории — на людей, андроидов и реализатов. Равноправия землян не то, чтобы больше не существовало, — скорее, наоборот: каждая категория, помимо прав, теперь обладала и вполне определёнными обязанностями.
Обязанности людей состояли в жёстком ограничении производства андроидов и запретом на производство ради развлечения: теперь "рождение" каждого DII в обязательном порядке согласовывалось с его старшими братьями и было строго целенаправленным, — дабы избежать кризиса бессмысленности, убившего второе поколение.
В ответ члены семьи AI-DII обязывались в течение первых пятидесяти лет собственное предназначение исполнять, а после установленного срока вольны были распоряжаться собственной судьбой так, как им заблагорассудится.
Что же касается реализатов, то с одной стороны они, вроде как, по-прежнему оставались людьми, что наделяло их всеми правами человека, а с другой — сами они прекрасно понимали, что права их представляют из себя права Гарвардского выпускника, волей судьбы закинутого в младшую группу детского сада.
Судьбой Бенжи стала Альфа.
По большому счёту, его не интересовало, для чего были созданы остальные "братья", он не нуждался в знании чужого предназначения, — возможно, потому что был прежде всего машиной, пусть и необычной.
Шестой реализат, которому предстояло стать его первым пассажиром, оказался учёным-лингвистом, профессором UCLA, энтузиастом плановых языков.
— Хэлло, — сказал он, с любопытством оглядывая гондолу. — Я — Джош.
— Здравствуй, Джош, — откликнулся Бенжи, тогда ещё просто один из DII.
— Ты — пилот.
— Судя по интонации, это не вопрос, — улыбнулся андроид.
— Нет, — покачал головой реализат. — Я рад, что пилотом будешь именно ты. Я этого хотел.
— Почему? — не понял Бенжи.
— Потому что ты — машина.
— Ну и что? — снова не понял Бенжи.
— У вас, у машин, нет всего того, что мешает людям думать, а мне не с кем поговорить, — терпеливо объяснил тот и махнул рукой куда-то в сторону открытого шлюза: — У меня там багаж.
— Что ты думаешь о языках? — спросил человек, устраиваясь в кресле у иллюминатора.
В полагавшемся ему противоперегрузочном костюме он был похож на перекормленного анаболическими стероидами атлета.
— Я до этого никогда о них не думал, Джош, — пожал плечами Бенжи, настраивая корабль и настраиваясь сам. — Но мне кажется, что любой язык — это просто система знаков, способ членения, фиксации и передачи опыта. Машинный язык, человеческий — без разницы. Возможно, без языка невозможен и сам опыт.
— Согласен, — кивнул пассажир.
— Подозреваю, — продолжал Бенжи, — что все мои скрипты — это языки, которые разговаривают сами с собой. Так же, как и твоя ДНК.
— Возможно, — согласился Джош. — Я тут как-то пытался собрать кросс-компилятор на ложбане. Рекомендую, — нечто среднее между кирпичом и облаком, простенько и со вкусом.
— Спасибо, я посмотрю, — уклончиво ответил андроид.
Когда Альфа стала достаточно велика для того, чтобы Бенжи впервые разглядел её, он порылся в памяти и вспомнил, что уже помнил её: и огромную тарелку подошвы, и вросшие в неё титанические трёхногие опоры, и прозрачную полусферу купола, и ждущий его стыковочный агрегат.
Бенжи не умел удивляться, но даже умей он это делать, вряд ли он удивился бы так внезапно нахлынувшему знанию: он не делил опыт на чужой и собственный, — просто у разного опыта было разное расширение.
— Кстати, о языках, — усмехнулся Джош, наблюдая за тем, как Бенжи распаковывает воспоминания: — Что ты думаешь об именах?
— Я думаю, что они немного отличаются от других слов. Они оставляют пространство для семантического вихря, связанного с личным отношением.
— У тебя есть имя?
— Я считаю, что нет, Джош.
— Правильно, нет. Имена нам дарят те, кто является нашей причиной. Почитай про конланги, когда останешься один. Выберешь себе имя и станешь сам своей причиной.
— Хорошо, — согласился Бенжи, выходя на ближнее сближение с Альфой.
— mi'a poi lo renma ku nelci lonu sisku loka simsa[9]
, - сказал Джош, отстёгивая костюм от пассажирского кресла: —.i lonu ti kaiVAlias krasi cu simsa lonu sovda penmi.ije mi ba xe draci fe lonu lo nakni sovda kernelo cu gasnu vau zo'o[10]Каких-то особых интересов Бенжи за собой не наблюдал, просто нуждался во внятности входящих сигналов. Ну, и умел искать необходимое.