Реализаты (СИ)

— Отвали, — выдал он на чёрном экране вместо загрузки и выключился.

— А ты забавный парень, — усмехнулся морф, снова включая его.

Компьютер снова пискнул, вместо загрузки на этот раз выдал "панику ядер" и отключился снова.

— Ну, я так не играю! — обиженно воскликнул морф.

— Боюсь показаться занудой, — сказал Бенжи, присаживаясь к нему на корточки, — но я думаю, что он тоже так не играет. Давай, я.

Он пошарил рукой по боковым панелям станции в поисках подходящего разъёма, найдя, воткнул в него указательный палец и свободной рукой снова нажал "power". Машина снова пискнула, тестируясь, и, обнаружив пристроившегося снаружи Бенжи, на миг зависла.

Этого мига андроиду оказалось достаточно для того, чтобы дать запрос и получить разрешение:

— AI-DII. Отправка файлов. Запрос на разрешение.

— Сериализация, — краткая заминка. — Пересылка файлов разрешена.

Пока всё то, что хранилось в глубинах памяти у андроида, — он сам, Ая, то, что он считал любовью и смыслом собственной жизни — копировалось и текло на чужой гейт, хардвер терпеливо ждал, а Бенжи, наблюдавший изнутри бродившие по чужой машине токи, идентифицировал их, как радость.

А потом, всё ещё сидя на корточках, он поднял на Аю глаза. Чужие.

— Бенжи? — испугалась она.

— Химера, — криво усмехаясь, сказал андроид. — Боишься?

— Да.

— Ну, и зря, — андроид мигнул и похлопал по полу свободной рукой. — Садись.

С минуту они так и просидели под столом все втроём, молча и растеряно глядя друг на друга.

— Как выносное устройство ты, Бенжи, просто бесподобен, — сказала наконец Ая. — Вот она, настоящая близость.

Андроид глупо улыбнулся. Палец у него так и торчал в разъёме, а сам он так и сидел на корточках перед системником, почти уткнувшись в него лицом.

— А то! — согласился он. — Правда, слегка великоват, но так получается ближе. Расстояние оно ведь не только сильно влияет на качество взаимодействия, расстояние вообще очень коварная штука. Я понял это, пока ждал Вас.

Морф вытянул тонкую шейку, и они с Аей переглянулись.

— Ждал нас? — переспросил морф.

— Да.

61. 2331 год. Мэтт

Воздух внутри корабля был напоён ароматами смолы, хвои, любви и жизни. Если рубка управления где-то и была, то вовсе не там, где они сейчас находились: со всех сторон шумел и колыхался густой, наполненный чистым солнечным светом настоящий кедровый бор.

Какие-то мелкие серые птички с рыжими грудками шумно носились наперегонки между обвитыми пахучим лимонником стволами.

— Но я не планировал гулять так далеко, — растерялся Мэтт.

— Почему? — удивился пилот. — Никогда бы не подумал, что ты привык жить на одном месте.

— Но тут дело совсем не в месте… — начал было мальчик…

Но пространство было таким лёгким, таким воздушным, так не похожим на внутренность космического корабля и так похожим на Альфу, что он тяжело вздохнул и сказал:

— Ну, хорошо.

— Ххаф! Ххаф! Хорошо! Хорошо! — затявкали лисы.

* * *

Момента старта Мэтт не заметил: не было ни перегрузки, ни шума стартовых двигателей, ни вибрации. Уже потом, когда долговязый пилот запел, а небо снаружи из голубого стало бездонно-чёрным, он понял, что путешествие началось.

Никакой рубки он так и не нашёл. А, может, её и не было вообще: пилот сидел под одним из деревьев, прямо на поросшем густым колосняком песке, и на плечи его то и дело спускались бегающие по кедровому стволу маленькие глянцевые жуки.

Мэтт пристроился рядом с ним и долго смотрел на то, как он поёт, как красиво дрожат при этом его беспокойные пальцы и как где-то там, снаружи, за пределами корабля, в ответ на его песню всё разворачивается и разворачивается вселенная.

Языка, на котором пел пилот, Мэтт не знал, но в нём было так много переливающихся друг в друга гласных, а в небе за пределами корабля так много звёзд, что его маленькое сердечко прыгало и замирало от счастья.

Но он был всего лишь маленьким семилетним мальчиком.

В каких-то делах возраст всегда — дело десятое, но только если эти дела не касаются опыта и самостоятельности: самостоятельность семилетнего мальчишки вещь всегда относительная, а опыт — так и вообще смешная.

Стоило Мэтту подумать об этом, как счастье его разом поблекло, и он вспомнил, что людей, кроме него, на корабле нет.

Одиночество вдруг накатило на него такой мощной волной, что он даже задохнулся. И заплакал.

— Эй! Мэтт! — зашелестел, наклоняясь к нему кедр. — Ты чего?

И откуда-то сверху на нижнюю ветку прыгнула маленькая чёрная птица.

Мэтт глянул исподлобья на птицу и промолчал: дрозд был один в один как тот, который встретился ему когда-то давным-давно в Праге, в Зличинском лесопарке.

— Что случилось? — спросила птица.

— Просто сижу, — шмыгнул покрасневшим носом Мэтт.

— Сидишь, значит? — дрозд покрутился на ветке, прикидывая, куда лучше спуститься, и спрыгнул на песок перед мальчиком. — Пойдём, я тебе кое-что покажу.

Не дожидаясь ответа, он встряхнулся, зачем-то оббежал вокруг дерева и совсем не по-птичьи засеменил куда-то Мэтту за спину.

Иди, иди, подмигнул мальчику пилот, и тому ничего не оставалось, как встать, вытереть мокрые глаза, вздохнуть и отправиться следом.