Реализм Гоголя

Эта грандиозная картина лжи, обмана, некоего массового безумия, замыкающая повесть, есть обобщение того, что в самой повести показано в двух частных случаях — в истории Пискарева и Пирогова. В этом отношении «Невский проспект» построен так же, как «Портрет», — в двух видах раскрытия той же темы: особо — в частном отдельном случае одного человека, и затем в огромном обобщении, влекущем символические фигуры антихриста или «самого демона». Это построение проясняет и самое своеобразие фантастики или гротеска петербургских повестей. В романтической литературе фантастика — это принцип восприятия и истолкования мира, это и метод изображения действительности; у Гоголя же фантастика стала объектом изображения, характеристикой и сущностью самой действительности. Я не верю в разум рационализма и вообще объективного мировоззрения, — говорил романтик, — и, изображая мир, я хочу изобразить его в моем видении, в поэтической фантазии, овладевающей миром. Я-то верю в разум и в объективность, в устойчивость истины, — говорил Гоголь, — но, увы, общество потеряло руководство разумом, в нем — все лжет, все обман, все наоборот, и я должен изобразить его во всей его противоразумной и противоестественной сути. Так фантастическое из метода литературы стало характеристикой объекта ее. То же произошло с романтическим, с романтизмом. Из метода он стал темой.

Герой «Невского проспекта», Пискарев, — романтик; и профессия у него свойственная романтическим героям; он — художник, подобно героям повестей Полевого, Тимофеева и др. Он — мечтатель. Мир представляется ему одетым в грезы, в обаятельные идеалы. Субъективизм как бы поглощает его. Его эмоциональное отношение к явлениям, окружающим его, настолько сильно, так сосредоточено в его одинокой и замкнутой душе, что оно заслоняет для него реальный облик вещей. Объективный мир деформирован иллюзиями его восприятия. Все в его сознании — либо ад, либо рай. Но таков именно Пискарев, а никак не сам Гоголь. У романтика-писателя его герой-мечтатель сливается (в глазах читателя) с образом автора или, во всяком случае, должен соотноситься с идеей автора как его, авторская, внутренняя сущность, как образ души автора, его стремлений и мечты. С этим связано и то, что такой герой — сам идеален; он — выше «толпы», выше обыкновенных людей; он весь — вдохновение. У Гоголя все иначе.

В «Невском проспекте» автор — нимало не романтик, и Пискарев никак не совпадает с автором, хотя, как мы увидим далее, автор и Пискарев в ряде мест повести внешне как бы сливаются. Вся повесть, весь сюжет ее призваны как раз не превознести романтику Пискарева, а разоблачить ее, как, увы, иллюзию, благородную, но бессмысленную.

Автор умилен возвышенной чистотой романтизма в душе Пискарева, как он навсегда сохранил умиленное уважение к поэзии Жуковского. Он любит Пискарева, любит его вместе с его иллюзиями. Он, вероятно, сам был таким же, и ему до́роги заблуждения романтизма Пискарева, подобно тому как автору «Евгения Онегина» милы наивные увлечения романтизма Ленского, которым и он некогда отдал дань. Но увлечения Ленского — ребяческие иллюзии, а мечты Пискарева — заблуждения. Пискарев — жертва общества, пропитанного обманом, ложью. Он верит в высокое, а это высокое здесь — ложь. Гоголь тоже верит в высокое, но во имя этого высокого он и видит сам и другим показывает, что окружает его не высокое, а низменное. Пискарев не видит подлости там, где она есть, и в этом его ошибка, мало того — его вина, так как его иллюзии оправдывают зло, а зло платит ему тем, что губит его же.

Здесь, в мире, окружающем Гоголя и Пискарева, идеал красоты, видение ангела на земле, прекрасная женщина, вместо того чтобы быть воплощением чистого идеала человека, на самом деле — продажное, пошлое и грубое существо. Любовь здесь — разврат. Веселье здесь — наглый кутеж. А Пискарев все хочет видеть в свете идеалов; он не хочет признать ужасной правды. Он движется путем обычного романтического сюжета о падшем ангеле, — он, но не Гоголь. В его глазах героиня его истории, даже тогда, когда он узнал о ее профессии, — это Аббадонна, это существо, душа коего чиста, хотя земной мир запятнал ее плоть. Но Гоголь видит вещи иначе. Он-то видит, что и душа этой женщины оподлилась. Это Пискарев восторженно и наивно мечтает о том, как «она изъявит чистое раскаяние», и как они поженятся, и как они станут трудиться. А Гоголь знает цену этих одновременно трагических и смешных мечтаний. Гоголь тоже взывал к людям, раскрывая им в самой глубине их опошлевших душ родники высокого; поэтому он любит Пискарева. Но Гоголь стремится увидеть и показать всю бездну зла, в которой барахтается человек, хочет развеять все иллюзии — и только тем обновить человека, так как он думает, что обольщение этими иллюзиями лишь укрепляет зло.