Реально работающий проект. Счастье. Мечты. План. Новая жизнь

— Да-да, именно. Тебе удается одновременно думать о работе и СВОИХ детях, и чтоб при этом ни они, ни дело не страдали? Она рассмеялась.

— Хороший вопрос! Только я тебе вот что скажу: самое главное — не совмещать мысли о том или об этом сразу. Главное — это ты и они, ваша поддержка. Взаимная. Всегда. — Ясно. Один за всех и все за одного…

— Вроде того! Ой, все, прости, до вечера, не могу больше говорить, мне пора… Пока-пока! — весело прощебетала Нора на прощанье, и трубка пискнула и смолкла.

И, наконец, я помню, что и наша тетушка 9 лет назад учила, что такой способ построения отношений в семье, когда родителей и ребенка объединяет общая цель, совместные дела — это сотрудничество. Томми сказал бы: как в бизнесе. Может, он и прав. Мы и дети — одна компания? Почему нет? Все равно отправной точкой в данном случае будет слово «мы».

Я присмотрелась к себе и постаралась вспомнить все, что говорила детям за последние месяцы, а самое важное и памятное — даже годы. Да, я старалась давать им свободу и научить самостоятельности. Но я стала кое-что забывать… Я должна всегда находиться, а не теряться, в минуту, когда нужно вовремя прийти на помощь, поддержать, растолковать, успокоить… Я! А кто же еще?!

Когда я подумала об этом, на крыльце раздался топот ног, дверь в прихожую открылась, и на пороге появилась Элис. «Мам! Хорошо, что ты дома! — сразу же сказала она. — Нам задали написать небольшую сказку. Можно я напишу про тебя? Ты будешь доброй феей…» Я засмеялась и обняла ее. «Конечно, можно! А ты случайно будешь не Золушкой?»

Мне кажется, что в нашей семье есть и общие ценности, и интересы, и даже семейные традиции. Все это рождает эмоциональную потребность друг в друге.

Правильно объясняем, чего мы от них хотим. и учим этому других людей…

Это беда взрослых — неумение спокойно объяснить, чего им от ребенка, собственно, нужно. Вроде бы папа или мама хотят, как лучше, а излагают свои мысли слишком эмоционально, что ребенок воспринимает как «неуважение» и «наезд» по отношению к нему. Когда Томми пытается указать Алексу на то, что он плохо отмыл руки от уличной грязи, а уже направляется к обеденному столу, он не говорит про то, что это негигиенично и вредно. Он говорит, что такой большой парень не умеет мыть руки, и над ним скоро вся школа будет смеяться, причем таким тоном, что даже мне тут же хочется спрятаться. Но вот руки уже помыли, все вроде бы уладилось, однако ребенок ест со слезами на глазах, а муж все еще на взводе: «Нет, ну ничего себе! Мой сын — грязнуля!»

«Папа просто волнуется за тебя. Томми, не нервничай, успокойся!» — пытаюсь вставить я свое слово и… нечаянно подливаю масла в огонь. «Я не грязнуля!» — бурчит Алекс, надувшись и отставив тарелку. «Я спокоен! — взрывается Томми. — А вот ты ему во всем потакаешь! Лучше объясни еще раз, что так нельзя, а надо вот так!»…

Справедливости ради могу сказать, что такое бывает не часто. Но… все-таки порой бывает! А значит, пора взяться за нас, взрослых. В конце концов, от таких затянувшихся разборок портятся не только настроение, но и аппетит, нервы и отношения в семье.

Не такая уж редкость, когда взрослые не могут спокойно и четко объяснить ребенку, чего они от него хотят, внятно озвучить ему свои ожидания. При этом они бесконечно его ругают, привлекают посторонних людей, чтобы те внушили сыну или дочери, каким ему (или ей) надо быть. Бедный ребенок запутывается и начинает думать не о том, как правильно следует поступить. Он думает, что родители — злые тираны, которые его не очень-то любят.

Я предложила Алексу после его прихода с прогулки помыть руки с мылом вместе. «У тебя же они совсем чистые», — хитро прищурился он. «Это только кажется. Я только что протирала пыль на полке с книгами». Он согласился. Мы поболтали о микробах, которые не видны без микроскопа. Я даже пообещала как-нибудь вскорости при случае показать ему микроскоп. Ясное дело, в семь лет Алекс не очень-то в таких штуках разбирается, но, кажется, пора ему объяснить. Как все мальчишки, он заинтересовался непонятным ему техническим приспособлением, позволяющим видеть то, что не видно всем остальным. «Это что, похоже на калейдоскоп?» — спросил Алекс. «Не совсем, — ответила я. — Но примерно похоже».