Канонир и его помощники быстро справились с заданием — и бочонки с порохом были спущены по стропу вниз. В кубрике теперь было совсем не развернуться, даже Харпплейер еле-еле смог усесться. А вот молоток положить было уже некуда — и ему пришлось держать его в зубах.
— Миштер Шраб… — невнятно прошепелявил он, пытаясь не выронить молоток, и внезапно впал в уныние, осознав, что через считаные минуты ему предстоит вступить в неравную борьбу с ордами узурпатора, который одним ударом хлыста поставил на колени всю Европу. Его бросило в дрожь от собственного безрассудного желания встретиться с тираном лицом к лицу, а потом бросило в дрожь от отвращения к собственной слабости. Матросы не должны узнать о том, что подобные трусливые мысли посещали его, о том, что он был самым слабым на всем корабле. — Миштер Шраб, — позвал он снова, в его голосе не осталось и следа от недавних смятений. — Если я не вернусь на рассвете, принимайте на себя командование кораблем и подготовьте подробный отчет. До свидания. И учтите, в трех экземплярах.
— Ах, сэр… — начал было Шраб, но Харпплейеру так и не суждено было узнать, что он хотел сказать, потому что стеклянная крышка захлопнулась и крошечное судно устремилось вперед — дать решительный бой темным силам Европы.
После Харпплейер посмеется над своей слабостью. В действительности его смелая вылазка в стан врага оказалась не труднее прогулки по Флит-стрит воскресным утром. Корабль чужеземца опустился под воду и, проскочив мимо пушек на мысе Пьефьё, который английские моряки упорно именовали Питфикс, вышел в охраняемые воды залива Сьенфик. Ни один часовой не заметил легкого волнения на воде, и никто не обратил внимания на еле различимый контур судна, поднявшегося на поверхность около высокой деревянной стены — корпуса одного из кораблей французской флотилии. Два резких удара молотком — и первый бочонок с порохом был намертво приколочен, а быстрой вспышки света потайного фонаря хватило, чтобы поджечь фитиль. Прежде чем сбитые с толку караульные на палубе успели подойти к борту, загадочный посетитель исчез. Они не заметили, как шипит горящий фитиль, надежно скрытый за смертоносной пороховой бочкой, к которой медленно, но верно подбирался огонек. Пять раз Харпплейер повторил этот простой, но беспощадный фокус. Как раз когда он вбивал последний гвоздь, послышался приглушенный взрыв — первый корабль взлетел на воздух. Стеклянный колпак закрылся, и судно устремилось прочь из гавани, оставив позади шесть кораблей, гордость военно-морских сил тирана, пылать ярким пламенем, превращаясь в обуглившиеся остовы, которым предстояло осесть на дно океана.
Миновав артиллерийские укрепления на берегу, капитан Харпплейер открыл колпак и с удовлетворением посмотрел на горящие корабли. Он выполнил свой долг, внес скромную лепту в окончание ужасной войны, которая опустошила Европу и которой еще предстояло в течение последующих нескольких лет отобрать жизни у множества французов, лучших сынов отечества, сократив тем самым рост всей нации в среднем на пять дюймов. Угас последний погребальный костер, и он повернул свое суденышко по направлению к «Резервному», лишь чувство глубокого сожаления мешало ему обрести долгожданный покой: погибшие корабли были первоклассными судами, несмотря на то что принадлежали парижскому безумцу.
Он добрался до корабля на рассвете и только тогда ощутил навалившуюся на него усталость. Он схватился за лестницу, спущенную ему с корабля, и с трудом вскарабкался на палубу. Барабанщики приветствовали его стройной дробью, дежурные отдавали честь, а боцманские дудки выдавали радостные трели.
— Отлично сработано, сэр, отлично сработано! — восклицал верный Шраб, ринувшись вперед, чтобы помочь своему капитану взобраться на палубу. — Даже отсюда было видно, как они горели.
Снизу послышалось громкое клокотание, будто бы в ванне открыли затычку и вода начала убывать. Харпплейер повернулся как раз в ту минуту, когда чужеземное судно опускалось в море, исчезая из виду.
— Какой же я глупец! — пробормотал он. — Забыл поднять крышку люка. Должно быть, его залило водой.
Размышления капитана были резко прерваны внезапным криком. Он повернулся как раз в ту минуту, когда волосатый чужеземец подбежал к борту и в ужасе уставился на исчезающее судно. В следующее мгновение, явно пораженный тяжелой утратой, он издал ужасный вопль и вырвал несколько огромных клоков волос у себя на голове. Надо полагать, это не составило ему большого труда, учитывая его повышенную волосатость. Затем, прежде чем у кого-то успела промелькнуть мысль остановить его, чужеземец вскочил на борт и пырнул в морскую пучину. Он камнем пошел ко дну — то ли оттого, что не умел плавать, то ли потому, что просто не хотел; он чувствовал удивительную привязанность к судну — на поверхности воды он больше так и не показался.
— Бедняга, — подвел печальный итог Харпплейер с сочувствием, которое выдавало в нем человека легкоранимого, — совсем один, вдали от дома. Может быть, на том свете он будет счастливее.