Реальное и сверхреальное

На сем я высказал практически все, что имел сказать относительно общих вопросов психологии сновидений [28]. Я намеренно избегал вдаваться в подробности, которые надлежит оставить для изучения клинического материала. Обсуждение общих вопросов позволило нам затронуть широкий круг проблем, что, в общем-то, неизбежно при описании сновидений. Конечно, можно было бы сказать очень многое о целях анализа сновидений, но, поскольку анализ сновидений есть лишь этап аналитической работы в целом, мне тогда пришлось бы приступить к изложению принципов психотерапии как таковой. Такое тщательное изложение сущности психотерапии потребовало бы ряда предварительных изысканий, в которых развитие дисциплины рассматривалось бы с разных сторон. То есть это чрезвычайно сложная задача, пускай отдельные авторы стараются превзойти друг друга в упрощенчестве и уверить нас, будто «корни» болезни обнаруживаются предельно просто. Не могу удержаться от того, чтобы не предостеречь против столь фривольного подхода. Сам я предпочел бы, чтобы серьезные умы основательно и добросовестно взялись за обсуждение тех крупных проблем, которые помог обнажить анализ. Академической психологии пора спуститься с небес на землю и обратиться к реальной человеческой психике, не предаваясь исключительно лабораторным экспериментам. Нельзя далее терпеть, чтобы профессора запрещали своим ученикам заниматься аналитической психологией, отрицали само употребление аналитических понятий или обвиняли нашу психологию в том, что она, вопреки научным традициям, принимает во внимание «обыденный опыт». Да, психология в целом извлекла бы немалые выгоды из кропотливого изучения сновидений, сумей она избавиться от необоснованного и дилетантского предубеждения, будто сновидения вызываются исключительно соматическими раздражителями. Переоценка соматического фактора в психиатрии – одна из важнейших причин того, почему психопатология не добивается успехов, если ее напрямую не подпитывают аналитическими процедурами. Догмат о том, что «болезни разума суть болезни мозга» представляет собой пережиток материализма 1870-х годов. Он превратился в предрассудок, тормозящий развитие и ничем не подкрепленный. Даже будь верным утверждение, что все психические болезни суть заболевания мозга, отсюда вовсе не следовало бы, что не нужно изучать психическую составляющую болезней. Указанный предрассудок давно используется для того, чтобы дискредитировать все попытки двигаться в означенном направлении. Доказательств того, что все душевные расстройства суть болезни мозга, предоставлено не было, их попросту не найти, как не найти подтверждений тому, что человек мыслит или поступает тем или иным образом из-за того, что какие-либо белки распались или соединились в тех или иных клетках. Подобный взгляд прямо ведет к материалистическому заклинанию: «Что человек ест, то он и есть». Сторонники такого взгляда видят нашу психическую жизнь как совокупность анаболических и катаболических процессов [29] в клетках мозга. Сами эти процессы по необходимости трактуются как лабораторный синтез или дезинтеграция, ведь рассматривать их как «живые» процессы совершенно невозможно, если только мы не начнем мыслить в терминах жизненных процессов как таковых. Но именно так следовало бы мыслить клеточные процессы, если определять их ценность по материалистическому мировоззрению. Тем самым мы вышли бы за пределы материализма, ибо жизнь нельзя считать функцией материи; она есть процесс, существующий сам по себе и в себе самом, такой, который подчиняет себе энергию и материю. Жизнь как функция материи предполагает спонтанность зарождения, доказательств чего ждать предстоит еще очень и очень долго. Оснований рассматривать психическое как мозговой процесс у нас не больше, чем оснований понимать жизнь как таковую с односторонней, произвольной, материалистической точки зрения, лишенной доводов в свою пользу; между тем не подлежит сомнению факт, что сама попытка вообразить нечто подобное сумасбродна и распространяет это сумасбродство вовне, если принимать его всерьез. В действительности же психический процесс следует трактовать именно как психический, а не как органический клеточный процесс. Сколько бы ни возмущались «метафизическими фантомами» при виталистском [30] объяснении клеточных процессов, никуда не уйти от того обстоятельства, что физическая гипотеза признается научной при всей своей фантастичности. Она, впрочем, соответствует материалистическому предрассудку, и потому любая бессмыслица, призванная свести психическое к физическому, тотчас становится научной истиной. Хочется надеяться, что не слишком далеко то время, когда этот устаревший реликт обессмысленного «врожденного» материализма будет отринут умами наших ученых.

О сущности сновидений