Дядькин дом приблизился, Фредди указал на него пальцем: темное кри-воугольное строение в конце проулка. Интересные пироги, думал Валера, пиная хрустящие листья. Карьеру делать… А если карьера тоже по бараба-ну? Вспомнилось, как Ящер незадолго до освобождения расспрашивал о работе, словно примерял на себя: отпуск, социальный пакет, имя начальни-ка, перспективы роста… Убогий, скучный расклад. Неужели эта игра кому-то интересна?
Битые ступени вели к черной тяжелой двери. Замок был выпилен. Внут-ри обосновалась самая настоящая трущоба, о каких писал Горький. Темно-та дышала пылью, горелым маслом, затяжной войной с тараканами. Этот приторный запах Валера помнил еще по общаге – смердели не сами тара-каны, а именно война, истребительный процесс, когда к живой вони приме-шивается миазм ядовитой химии.
Дядька и его друзья, смуглые карликовые существа, живущие, очевидно, в соседних трущобах, были уже заметно пьяны. Энергично перезнакоми-лись, но Валера никого, конечно, не запомнил. Полезный объем комнаты до отказа занимал составной стол. Над стайкой пластиковых стаканов горде-ливо господствовал галлонный «Гордон», будоражили воображение лежа-щие рядом цветные тряпки, подозрительно похожие на мужские трусы, а в дальнем углу грустила окоченевшая индейка в магазинной упаковке и столбиком стояли нераспечатанные салатные плошки. Еда, судя по всему, никого не интересовала.
Фредди жестом триумфатора выпростал из рюкзака давешнюю флягу там осталось еще литров пять. Пьяные плотники восторженно загалдели.
– Теперь дело пойдет живей, – резюмировал красноглазый дядька. Его клон уже шустрил у стола, наполняя стаканчики водкой примерно до поло-вины. Два других гнома, ухватив флягу за ручки, двигались за ним по пя-там, доливая вино. Валера смотрел и не верил своим глазам: индейцы гото-вили убийственный коктейль, от которого у Ерофеева булькнуло бы в же-лудке – он, помнится, называл такие вещи «поцелуями».
Фредди взял зыбкий стакан, наполненный розовым раствором. Валера изогнул бровь:
– От этого крыша уедет.
– Знаем, знаем! Друг протянул ему пойло. – В этом вся цель. Давай! Повисла пауза. Хмельная семейка уставилась болотными глазами. Вале-ра ненавидел эти проверки, но делать было нечего, в затылок дышала репу-тация родины. Он выпрямился, откинул локоть и с брезгливой лихостью выхлебал мерзкую микстуру, уложившись в четыре глотка, успев подумать, что синтетический вкус останется в памяти до смерти. Пробежала новая волна восторга, остальные тоже выпили. Дядюшки принялись тотчас бодя-жить по второй…
Ушел Валера быстро, когда хозяин трущобы хрестоматийно упал ли-цом – увы, не в салат, а в собственное грязное белье – и восхрапел так, что задрожали цветные лоскуты. Фредди не заметил бегства, хоть и держался крепче остальных сытный праздничный ужин сыграл свою роль. Бедня-га пытался наладить с пьяными асами деловой диалог, но потомки патаго-нских следопытов лишь мычали, мотая нитями слюны.
Валера шел по аллее, вонзив руки в карманы. Морозец навел чистоту: лу-жи подсохли, бомжи попрятались. Мысли тоже были хирургически-сте-рильными, под стать послевкусию индейского пойла. Американцы, дума-лось ему, в процессе пьянки ставят перед собой одну из двух целей: либо просмаковать изысканный напиток, либо прагматично нажраться и опу-петь. Если первый вариант вполне имеет право на жизнь (кто же откажет-ся хлопнуть пару ароматных рюмочек, лизнуть лимон и уйти в городской закат, щурясь, как Джеймс Бонд?), то второй, при всей его честности, явля-ется не чем иным, как распущенностью и мерзким дикарством; в его конте-ксте такие правильные вещи, как добрая закуска, вдумчивая беседа, песня на пределе душевной громкости, бодрый рейд за добавкой – не более чем помехи, тормозящие процесс. Веселье в контексте второго варианта начи-нается позже, когда норма уже выхлебана и мозг сморщился от спирта. Правда, непонятно, какое может быть веселье, если мозг сморщился от спирта, разве что физиологическое, как у свиньи: заорать, помочиться, сло-мать стул. Валера неоднократно наблюдал разгул подобного веселья, и вся-кий раз на сердце делалось душно и мнилось родное: жирные пельмени, шо-рох метели за окном, светлая бутылка, в которой влаги еще на треть…
Валера вспомнил, как давеча выносил водочную посуду и вдруг по-нял, что меньше всего на свете хочет возвращаться домой, в свежеубран-ную пустую квартиру. Куда угодно, хоть к черту в зубы, только не туда!
Убеждение крепло, набирало звонкую силу, и он парадоксальным обра-зом шагал быстрее, сжимая в карманах кулаки. Кленовый парк тихо нас-лаждался упадком. На проволочных ветвях болтались ржавые звезды. Безжалостный, холодный мир…
Валера остановился, зажмурился, вдохнул до предела.
Так нельзя. Куда я иду?