— Какой лабиринт? Остальных? Куклы? — в широко распахнутых глазах темноокой красотки стояли настоящие слёзы. — Выпусти меня, Улис! Выпусти! Прошу тебя! Будь ты проклят, сволочь! Оги убьёт тебя, а Флин выпотрошит, словно свинью! Нет, прости меня, прости, Улис! Я исполню любые твои желания, буду рабыней, только не оставляй меня здесь! Ты пожалеешь, тварь! Выпусти-и-и! Не-е-е-ет!
Она зашлась в истерике, глупо стараясь пролезть между прутьев, крича, ругаясь и умоляя. Тушь потекла, до того тщательно уложенные, длинные, чёрные волосы растрепались, несколько ногтей обломались о равнодушную сталь. Её коротенькая юбка задралась, обнажив упакованную в белые трусики задницу. Загорелые ноги резко контрастировали с бельём, но некому было оценить этот будоражащий пошлые желания вид. Кларе же было плевать, ей хотелось наверх, на волю.
Здоровенный бородач тупо уставился в стену, пытаясь осмыслить услышанное. Для него не так-то просто было смириться с бессилием, а тем более с яростью. Флин вновь набросился на преграду, вкладывая в эту попытку свои последние силы. Однако решётка, вполне ожидаемо, так и не сдвинулась с места. Он слабел, несколько раз ударил по прутьям большущими кулачищами, потом головой. Медленно начал сползать лбом по холодной стали, опускаясь на колени.
Даже Оги испугался, озираясь, бесконечно почёсывая стриженный затылок рукоятью. Он неуверенно, с пустым взглядом, подошёл к сейфу, вынял несколько перетянутых банковскими лентами пачек и, сунув револьвер за пояс, принялся их распаковывать. Продолжая растеряно озираться, присмотрелся, чтобы убедиться в словах бывшего терпилы. Узкое, крысиное лицо исказила гримаса разочарования. Его руки резко взметнулись к потолку, а купюры, словно осенние листья, закружились по комнате. Он вынимал пачки снова и снова, злобно рвал обёртки и разбрасывал ненавистные бумажки во все стороны.