Реальность сердца

— Вам, господин Кертор, я ничего объяснять не буду. А желаю я, чтобы вы провалились. Можете доложить об этом.

— Ну, как хотите… Флэль спустился во двор, вывел коня и отправился докладывать обо всем, что увидел. Он искренне надеялся, что Реми занят где-нибудь в другом месте, и сообщать злую весть придется кому-нибудь другому… кому угодно, только не господину Кертору. Это было бы уже слишком!..

Кто ведает, когда наступит час? Кто знает, сколько до последнего мгновения? Остались ли бесчисленным мирам века, тысячелетия, или всего лишь годы — по счету смертных, краткий миг для нас. Не знаю о том ни я, ни прочие из моего племени, а ведает лишь тот, кто вдохнул в нас силу, заставил из небытия обратиться бытием, и позволил все: создавать и разрушать, быть и прекращаться, воплощать и обращать во прах, но запретил лишь останавливать идущего… Быть может, все мои попытки восстановить должный ход вещей тщетны, и я попросту ничего не успею сделать, ибо уже завтра настанет Срок, и рухнут границы между мирами, растает серый непроницаемый туман, окружающий миры-соты — куколкам настанет пора покидать коконы, расправлять крылья и устремляться вдаль. Быть может, до Срока еще троекратно умноженная на себя вечность, и тогда я успею осуществить задуманное. Если в руках моих будет сила, если не подведут инструменты. Пятерых выбрал я для своего замысла, пять фигур игры, которая должна была преобразовать мир, их мир. Трое отреклись от меня, один отказался от игры, что ж, остается последний, неверный и ненадежный инструмент… Двое могли бы основать новую династию, мою связь с миром, двоим другим я предложил править миром, чтобы восстановить в нем разумный порядок — и все они оказались слишком трусливы или недальновидны, слишком упрямы, глупы и равнодушны. Что ж, остается пятый и последний, а остальные послужат исполнению замысла. Моего замысла. Триада, трехмирье, скованное чужими и противоестественными законами, навязанными ему чужаками, слишком близко к опасности, которую не в силах постичь недалекие, кратко живущие смертные. Даже лучшие из них не способны к верным суждениям и предпочитают сиюминутные крохи выгод и счастий большому и долгому пути. Умы их скованы также, как и сам мир, и все они — достойные порождения своего исковерканного бытия и преданные питомцы узурпаторов. Цели, к которым они стремятся — лишь проекция, подобие целей безумных опекунов. Покой, стабильность, гармония хороши лишь до тех пор, пока не обращаются в бездействие, бессилие и равнодушие. Застоявшаяся вода пруда покрывается ряской и тиной, мутнеет и начинает тухнуть, убивая обитающих в ней существ. Смерть только заканчивается разрушением тела, но начинается она с оцепенения, окостенения разума, с неспособности поднять голову и заглянуть за горизонт, с нежелания помыслить о том, куда ведет тропа. Если лучшие из лучших поражены этим недугом, то что ожидает мир? Смерть на истощенной земле, отдавшей все свои сокровища? Или смерть в миг наступления Срока, когда рухнут материальные опоры, и потребуется сделать шаг вверх, но никто не будет знать — как, куда?.. Безумные, помешавшиеся на своем видении добра самозваные опекуны Триады не хотят даже и задуматься об этом, ибо у них недостает сил признать, что выбранная ими стратегия ведет к гибели то, что они хотят спасти — ибо нельзя спасать жизнь от самой жизни, нельзя удерживать зерно в земле: оно сгниет, не обратившись ни ростком, ни колосом, не принеся плода. Признать же, что их навязчивая опека, их бесконечное вмешательство, их ложь и умолчания не сохраняют, но губят — значит, выбрать другой путь. Выпустить поводья, разбить оковы, предоставить жизни течь своим чередом.