Реальный Gameррой

Пахло тем самым дыханием природы, который доносит ветерок, когда выходишь из машины за пятьдесят-семьдесят километров от Москвы. Выходишь в наполненное солнцем поле, туда, где каждая травинка издает свой неповторимый аромат. Выходишь, вдыхаешь и понимаешь, что тщетна суетливая жизнь, что вот оно — неспешное вековое течение. То место, где цветут и пахнут настоящие хозяева планеты Земля, а мы на ней лишь гости.

— Борис, точно всё хорошо, а то у меня есть хорошая мазь от ушибов, — Марджаана подает чашку с ароматным напитком.

Оксана передает чашку мне. Другая рука нежно поглаживает плечо. Я чувствую, как по коже табунами носятся мурашки. Да ради такого момента готов ещё раз нырнуть в пустую купель. Принимаю чашку и неловко поворачиваюсь. Пятая точка моментально отзывается взрывом боли, и я понимаю, что пока не готов нырять повторно. Даже ради таких моментов.

— Спасибо, Оксана. Вот уж никак не ожидал от вас подобной доброты.

— Да уж, я полна сюрпризов.

Какая же у неё очаровательная улыбка. Почему же она так мало пользуется ей на рабочем месте? Я прихлебываю горячий чай. Ароматы лета наполняют тело блаженством, горячее колено Оксаны как приятный бонус. Марджаана пододвигает коричневый колотый сахар. Кусочки похожи на плотные сухарики. И…

И я вижу, как смайлик над головой Марджааны расплывается, словно уходит в туманный пар. Я крепко сжимаю глаза и распахиваю их вновь. Смайлик всё равно остается расплывчатым. И индикаторы силы, здоровья и ума расплываются. Я теряю свои способности? Бляха-муха, как же не вовремя-то.

— Угощайся, Борис. Оскари специально заказывает тростниковый. Любит его очень.

— Благодарю от души, милые дамы. Уже чувствую себя на седьмом небе от счастья.

— Ты пей, Боря, пей. Тебе нужно набирать силы, — ладошка продолжает гладить по плечу.

Я смотрю в голубые глаза Оксаны, и в этот момент меня пронзает догадка — ей нужно о ком-то заботиться. Ей нужен ребенок! А пока я в роли беспомощного человека, то внимание переходит на меня. Я в её глазах становлюсь мальчишкой, который ушиб коленку и вот-вот расплачется. Не мужчина, а маленький мальчик. Плакса.

И это я? Тридцатилетний мужик? Неужели меня так расслабила работа в женском коллективе, что я готов принимать от женщины жалость? Где моя суровость и мужественность? Почему женщина моей мечты должна воспринимать меня как человека, которому необходимо сочувствие и сострадание? Я не такой!

В этот момент я чувствую поднимающуюся изнутри злость. Злость на Юрия, на ему подобных… Злость на всех тех, кто подставлял мне в жизни подножки и смеялся, когда я пахал носом землю. Злость на Квадратова с его вечным лицемерием и жополижеством. Злость на своих «феечек», которые точат об меня свои коготки, словно кошки о кору дуба. И этот дуб — я!

Самая большая злость у меня закипает по отношению к себе. Какого хрена я позволяю им так с собой обращаться? Сразу же вспоминается Достоевский и его знаменитая фраза: «Тварь ли я дрожащая или право имею?» Ещё немного и зубы начнут крошиться — так крепко стискиваю челюсти. И смайлик над головой Марджааны проясняется. От злости возвращается интерфейс?

— Боря, тебе больно? У тебя глаза стали такими злыми…

— Нет, всё нормально, Оксана. Спасибо за заботу, но не нужно больше гладить. Я чувствую себя отменно!

Я вижу удивленно распахнутые голубые озера, но выдерживаю взгляд. Я не буду больше тем мальчиком для битья, каким меня хочет представить Юрий.

Не буду!

Но и жалости мне не нужно.

— Извини, если тебе неприятно…

— Мне очень приятно, но ты делаешь это из жалости, а это унижает мужчину.

Сказать, что удивлению Оксаны не было границ, это значит всего лишь скромно промолчать. Она даже как-то начинает смотреть на меня по-другому. Как на человека, который что-то из себя представляет? Или как на идиота, который отказывается от начальственной ласки…

— Оксана, а Борис в чем-то прав. Мне Оскари тоже запрещает проявлять знаки внимания на людях. Это задевает мужчин. Другие не должны видеть их слабость.

— Мудрый у тебя муж, Марджаана. И чай вкусный. Вот, — я прихлебываю ароматную жидкость.

Твою мать, да что такое со смайликами? Они снова начинают расплываться…

— Ну, раз ты так хочешь, — обиженным голосом говорит Оксана и отодвигается.

Горячее бедро уже не касается меня. Ласковая ладонь не гладит кожу. Мурашки успокаиваются и пропадают. Правильно ли я делаю, что отталкиваю Оксану? Может быть и неправильно, но об этом можно судить только спустя какое-то время, а сейчас я слишком зол на весь мир, чтобы взвешенно оценивать свои поступки.

— А вот и мы! Надеюсь, Борис не весь чай выхлебал? — появляется покрасневший Юрий. На левом запястье видна прилипшая веточка можжевельника.