Реальный репортер. Почему нас этому не учат на журфаке?!

В кубанской станице Кущевской больше нет массового нашествия журналистов. Любое зверское преступление – даже то, что произошло 4 ноября в доме фермера Сервера Аметова, где местные бандиты убили двенадцать человек, включая женщин и детей, – через две-три недели перестает быть новостью. К сожалению, история станицы, которую десять лет продержала в страхе банда, возглавляемая людьми с неприятной фамилией Цапок, для большинства СМИ так и осталась криминальным детективом для щекотания читательских нервов. Между тем на место преступления давно пора ехать не только репортерам и следователям, но и социологам. Потому что Кущевка – это не аномалия, а синдром. К такому выводу пришел корреспондент «РР», вернувшийся на место событий спустя две недели: именно сейчас там можно обнаружить самое важное.

Слабые люди

Станица Кущевская – это тридцать пять тысяч жителей и ни одного живого человека. В первый же день местная атмосфера оглушает каким-то мистическим оцепенением. Здесь уже почти месяц работают сотни следователей, прокуроров, фээсбэшников из Краснодара, Ростова-на-Дону, Москвы, но они как-то не похожи на воинов-освободителей. Станица продолжает жить в животном страхе. Люди не верят, что их жизнь переменится в корне. Потому что нечто похожее уже было: публикации в СМИ, наплыв следователей, клятвы губернатора, а потом снова дядя Коля, Вова Беспредел, Буба Бешеный и Цапки, Цапки, Цапки…

С журналистами не хочет общаться никто. Даже конфиденциально. Даже родственники тех, кого члены цапковской ОПГ на протяжении последних десяти лет убивали, калечили, насиловали, разоряли. Мы настойчиво стучимся в пятый, десятый, двадцатый дом, коттедж, дворец, халупу, но перед нами очередная «хата с краю», хозяева которой машут руками и, как заговоренные, произносят единственный закон кущевских джунглей: «Нам еще здесь жить».

Ситуация меняется лишь после того, как мы селимся в частном секторе, знакомимся с хозяевами, въезжаем в местный политический расклад: на следующий день нас с рук на руки передают от человека к человеку – из числа того катастрофически малого меньшинства, которое еще способно говорить. И чем больше мы слушаем этих людей, тем больше уважаем местную трусость. Но еще больше – их персональную смелость.

Виктория Костюк уже не боится ничего, потому что жить в станице Кущевская она и ее семья больше не желают. Костюки вообще не понимают, как дальше жить. Их дочь Елена и внучка Амира были убиты слишком бесчеловечно, чтобы у оставшихся в живых членов семьи уцелела общая картина этого мира. Баба Рая смотрит на свежую могилу, но ее не видит. У нее в глазах – закопченное тело девятимесячной правнучки, которое она увидела в морге, и еще нож, которым Елене было нанесено десять ударов. Этот нож уже месяц режет бабу Раю каждую минуту, не дает ей ни спать, ни есть, ни жить.

– Леночка, ты ведь была такая добрая, беззащитная! – баба Рая кричит на могилу, как будто та еще может выпустить похороненных. – Мы и замуж тебя за Джалиля отдали, потому что без сильного мужчины ты пропадешь. Ох, если б мы знали, что так будет! Господи, неужели у этих нелюдей в глазах наши детки теперь не стоят, не плачут!

Лена и Амира похоронены рядом с Сервером Аметовым и его женой Галиной на мусульманском кладбище – имам уговорил родственников похоронить всю семью вместе, сказал: «На небесах разберутся, кому куда». Женщин сюда пускают только раз в году, но для Костюков сделали исключение.

В километре отсюда еще одно кладбище – православное. Сразу за воротами роскошная черная могила одного из лидеров кущевской банды – Николая Цапка по кличке Сумасшедший, которую он заработал за свою чрезмерную жестокость и липовую справку из психдиспансера. Баба Рая поднимает невидимый молот и с остервенением крушит ухоженное надгробие. В Кущевке все говорят, что этому памятнику долго не стоять, но разбить его пока никто не решился.