Реаниматор культового кино

С.Ц.: Нет. Но один из людей, с которыми мы встретились в момент, когда делался Sweet Sixteen. И именно тот факт, что мы играли с несколькими потенциальными инвесторами, и привел к сотрудничеству, потому что для психологии инвестора очень важно, что кто-то другой тоже хочет участвовать.

И расчет был на полмиллиона, потому что в тот момент для очень богатого человека вложить полмиллиона было хоть и рискованным, но достаточно простым делом, а вложить миллион – уже гораздо сложнее.

Д.М.: Ты все правильно рассчитал, и поэтому состоялось «Жидкое небо». Из звезд мы с тобой вспомнили, что Клаус Кински еще должен был сниматься…

С.Ц.: Да, больше в проекте звезд не было, хотя мы и пытались.

Д.М.: Клаус Кински – звезда первой величины на тот момент, и фильм был бы всеми замечен, потому что Вернер Херцог тогда, конечно, очень постарался, чтобы он стал звездой не только массового кино, но и арт-хауса. Почему ты не вернулся к фильму потом?

С.Ц.: Несомненно, фильм был бы замечен. У меня было много предложений после «Жидкого неба» делать его. Но мои некоторые голливудские друзья и продюсеры, с которыми я работал, активно не советовали этого делать, чтобы не создать впечатление, что я делаю только странные фильмы, отличающиеся от стандарта. Это создает плохую репутацию.

Д.М.: Странно! Это тебе твои коммерческие агенты говорили?

С.Ц.: Нет, я в тот момент работал с очень известным продюсером, и конкретно он просил этого не делать. Поскольку я работал с ним, я как бы…согласился.

Д.М.: «Жидкое небо» и «Sweet Sixteen» инвестировались частными лицами, миллионерами, не студиями?

С.Ц.: Да, это не были студии. Так было задумано с самого начала. Более того, думаю, что это было разумно задумано. То, что тебе кажется странным, действительно факт. В Голливуде запустить подобный фильм невозможно.

Д.М.: Мне-то как раз такой подход представляется очень близким к сегодняшней ситуации с кинематографом в России. Фильм с поддержкой миллионеров, частных инвесторов, зачастую намного интересней, чем то, что выпускается в студиях.

С.Ц.: Частный миллионер может на себя взять риск. А студия – это чиновники, которые отвечают перед начальством, поэтому они не могут рисковать. Я с этим часто сталкивался. С одним голливудским продюсером мы пытались в течение многих лет снять фильм, сценарий которого был признан в Голливуде одним из лучших. И этот сценарий до сих пор не реализован, потому что немножко отличается от стандарта, и каждый раз в последнюю минуту студии отказываются его делать. Например, президентом «Юниверсал» тогда был Реме, который потом стал президентом Академии кино[15]. Когда он ушел из «Юниверсал», то стал руководителем меньшей студии, более независимой. Мы с ним встретились в Нью-Йорке, и он просил меня рассказать обо всех моих безумных идеях. Мы долго разговаривали. И он спросил, есть ли у меня еще что-то. Да говорю, есть сценарий картины «Лабиринт-9», но вам же она не нравилась, вы ее отказались делать. «Кто вам сказал? Она мне очень нравилась! – сказал он. – Но я не мог ее принять как президент «Юниверсал», а как независимый продюсер – может быть, мы ее сделаем». То есть президент «Юниверсал», сам президент, не мог взять рискованную тему.

Д.М.: Получается, что Уорхол создал «Фабрику» как частный инвестор для того, чтобы избежать противостояния со всеми этими студиями?

С.Ц.: «Фабрика» не была киностудией, она не создавалась для того, чтобы делать кино. Это была его мастерская. Его фильмы, которые он снимал сам, вообще стоили копейки, там нет никаких расходов. Некоторые из них составляют просто один кадр.

Д.М.: Ты смотрел его фильмы? Какие из них тебе нравились?