Реанимация судьбы

Гараж за домом представлял ровно такую же картину. От жара железо выгнулось и деформировалось, на полу до сих пор стояла вода – в подвале наверняка бассейн, а наверху сгорело абсолютно все. Ну и, разумеется, все, что представляло ценность, уже растащили предприимчивые бомжи. Я вдруг снова почувствовала, что у меня в этой жизни больше совсем ничего нет – ни дома, ни родных. Ни будущего, что, конечно, намного страшнее. Как жить дальше, я пока совершенно не представляла, надеясь только на Эдуарда Алексеевича. В памяти вдруг всплыл разговор с его дочерью, и я почти физически ощутила обиду, которую она не могла простить отцу. Мне, выросшей в полной семье, любившей папу и получавшей от него взаимную и всеобъемлющую любовь, было непонятно, как это – обижаться на родного человека. Стоп! Но ведь обижаюсь я теперь на маму, которой даже в живых нет. Обижаюсь за то, что она превратила мою жизнь в постоянную игру в «казаки-разбойники», где мне уготована роль весьма незавидная. Но это все же немного другое… Хотя, наверное, у Аделины есть свои мотивы, и мне, конечно, их не понять.

С тяжелым сердцем я побрела в сторону трамвайной остановки, когда в сумке зазвонил телефон. Это оказалась Илана Григорьевна, что меня немного удивило – корректуру ее подруге я отправила, так что причин звонить мне у нее вроде как не имелось.

– Алло.

В трубке послышались рыдания. Я даже не поняла сразу, что случилось, и переспросила:

– Илана Григорьевна, это вы?

– Надя… – срывающимся голосом выговорила она, давясь рыданиями. – Наденька… Светы… Светы нет больше…

Я едва не уронила телефон:

– Что?! Как вы сказали?!

– Светочки больше нет… – буквально провыла в трубку Илана Григорьевна. – Ее… ее убили…

– Убили?! – севшим от ужаса голосом прошептала я. – Когда, где?

– В каком-то поселке… ножом… даже не знаю, как она там оказалась…

Меня словно окатило кипятком, сожгло все – кожу, глаза, губы… стало тяжело дышать. Я поняла, о каком поселке речь… Боже мой, боже мой… это я виновата… это я… потому и телефон ее отключен – Светки нет в живых…

Я плюхнулась на подвернувшуюся вовремя скамейку, иначе пришлось бы сесть прямо на асфальт – ноги отказывались держать тело.

– Илана Григорьевна… когда…

– Вчера вечером… меня утром в морг на опознание вызвали…

Я закрыла свободной рукой лицо, совершенно не заботясь о том, что смажу весь макияж – мне было не до того. Светка, бедная моя Светка…

– Наденька, как же это… – лилось из трубки, и у меня не было ответа на этот вопрос.

– Я… я приеду к вам завтра, можно? – срывающимся голосом попросила я.

– Приезжай, когда захочешь… а завтра похороны…

Я не сказала больше ничего – ну какие слова утешат мать, потерявшую единственную дочь? А говорить дежурные банальности было стыдно. И стыдно было признать, что это из-за меня Светка лежит теперь в городском морге. Значит, старикан-ювелир оказался не так уж безобиден, за Светкой следили, надеясь, что она приведет ко мне. Наверное, догнали по дороге к поселку – там полно кустов, за которыми можно легко спрятаться и дождаться момента. Наверное, она ничего не сказала, раз я пока жива. И теперь я не могу сбежать, я должна найти того, кто это сделал, иначе не смогу спокойно спать до конца жизни.

На крыльце офисного здания, где располагалась редакция, я появилась за десять минут до назначенного срока. Постаралась встать так, чтобы выбегающие покурить бывшие коллеги не сразу обратили на меня внимание, хотя с этим цветом волос, конечно, не заметить меня было сложно. Мне пришлось перейти на удаленную работу сразу после смерти мамы, а до этого уйти с места журналиста на должность редактора после аварии, в которой погиб отец. Меня тогда словно по голове ударили, я начисто разучилась строить предложения из слов, а из предложений абзацы, потеряла способность внятно излагать мысли. С чужими статьями проблем не было, но вот своего я больше не написала ни строки. Главный редактор меня просто пожалел и в память о прошлых заслугах предложил должность редактора, как потом предложил работать из дома, за что я была ему очень благодарна.

Черный «Мерседес» остановился у крыльца ровно в семнадцать сорок пять, и я поняла, что это за мной. Из машины вышел молодой человек в костюме и галстуке, оглянулся по сторонам, ища кого-то. Его взгляд скользнул по мне, но равнодушно – явно он не идентифицировал меня как журналиста. Пришлось подойти самой:

– Добрый вечер. Вы, наверное, за мной.

Водитель смерил меня взглядом, еле сдержал улыбку:

– Если вы Краснова, то да.

– Краснова, – подтвердила я.

Тут уж он не выдержал:

– Оправдываете фамилию.

– Стараюсь соответствовать, – в тон ему подтвердила я и села в предупредительно открытую машину.

В душе у меня все рвалось и болело, но я изо всех сил старалась держать себя в руках. К счастью, водитель оказался вышколенным и не трепливым, всю дорогу молчал и не донимал разговорами, что было очень кстати.