Ребенок

Инка аж посерела, когда я сообщил ей, что происходит. Тем не менее она тут же отставила уже наполненную рюмку и поднялась с такой механической быстротой и таким неподвижным выражением на лице, словно в одну секунду успела из человека превратиться в автомат по уходу за ребенком. Она настолько владела собой, что даже вполне правдоподобно улыбалась, прощаясь с ребятами (им было искренне жалко ее отпускать!). Собралась она буквально за минуту – прежде чем я успел понять, что мне следует делать – и буквально выбежала из дома. Вся компания поднялась ее проводить и помахать рукой у калитки, а я дошел вместе с ней до станции. Электричка должна была появиться с минуты на минуту, но Инка все равно очень нервничала, стояла у самого края перрона и вглядывалась в дрожащий над путями горячий воздух так, как если бы от этого поезд мог прийти быстрее. Еще она попросила у меня разрешения взять такси от вокзала домой.

Я ответил «можно», но, разумеется, произнес это без малейшего энтузиазма – уж больно велик был облом от того, что нас с ней опять разлучает ребенок. А Инка вдруг развернулась ко мне с таким негодованием, будто я ее оскорбил:

– Сейчас не время экономить – у меня каждая секунда на счету!

– Я и не экономлю. Я разрешаю тебе взять такси.

Она даже не посмотрела на меня, прежде чем шагнуть в вагон, только чмокнула в щеку с неожиданной холодностью, и за ней закрылись двери.

Я побрел обратно и довеселился до конца праздника – ведь нельзя же было обидеть друга нашим двойным уходом; к тому же от моего возвращения домой ребенку было бы ни жарко ни холодно. Дурацкая ситуация! Около часа я просидел как пришибленный, а потом позвонил Инке, и она спокойным голосом сообщила, что все нормально. Только тогда я позволил себе расслабиться. Но чтобы вытрясти из головы сегодняшний облом, ребенка, бабушку и Инкино холодное прощание на перроне, расслабляться пришлось изо всех сил. В итоге во время танцев я разбил люстру ногами своей партнерши и, отправившись на кухню за веником и совком, вышел из дома и уснул на грядке с клубникой. Утром я услышал плач и понял сквозь сон, что это Инка. Не открывая глаз, я протянул к ней руки, чтобы прижать к себе, почувствовать ее тепло и нежность, убаюкать на своем плече и сказать, чтобы она не плакала, потому что ночной кошмар закончился – ребенка больше нет – и никто не помешает нам быть вместе. Я ухватил ее за край одежды, потянул на себя – и тут меня чуть не убил наповал негодующий визг. Секундой спустя стало ясно, что мои руки с возмущением отдирает от своей кофты мама именинника, только что приехавшая на дачу и увидевшая, что я раздавил половину ее драгоценных ягодок. Пришлось вставать и приходить в себя, хотя мне чертовски не хотелось этого делать. Действительность вернулась во всей своей красе.

По дороге домой я мрачно недоумевал, почему люди на улице так странно меня оглядывают, но когда отшатнулась назад и открывшая мне дверь Инка, я решил посмотреться в зеркало. То, что я увидел, совпадало с моим привычным изображением процентов на двадцать, все остальное было позаимствовано у какого-то забулдыги. Когда я повернулся вполоборота, то узнал, что вся спина у меня в пятнах, как у леопарда, с той разницей, что пятна клубничного цвета.

Я даже не расстроился – ничто не могло затмить кошмар сегодняшнего утра, когда я осознал, что прежней жизни с Инкой уже не будет. Напившись из-под крана ледяной воды и облив ею голову, я свалился на диван. Инка встала в дверях комнаты, обеими руками обняв себя за локти. Эта поза не была такой откровенно угрожающей, как руки, скрещенные на груди, но мне она все равно никогда не нравилась – словно Инка защищается, выставив впереди себя щит. Взгляд как будто разбивался об эти руки, и его уже не было желания поднимать на лицо. Но когда я сделал над собой усилие и взглянул ей в глаза, то мне захотелось попятиться: в них стояла ненависть. Я мог бы сказать это с такой же уверенностью, как если бы в них стояли слезы.

– Хорошо без нас, правда? – спросила Инка. От улыбки, которую она при этом изобразила, искривилось все лицо.

«Хорошо!» – захотелось ответить мне. Ударом – на удар.

Я сдержался и промолчал. В это время в комнату вполз Илья. Он уже шастал на четвереньках по всей квартире, от чего у него на ползунках вечно были черные пятна. Он быстро направился к моему дивану, а я протянул руку к нему навстречу, но Инка перехватила ребенка на полдороге и, унося под мышкой, хлопнула за собой дверью. Мне стало противно.

Часа через полтора я отлежался. Головная боль прошла, раздражение на Инку – тоже, и я решил с ней нормально поговорить, тем более что было обеденное время и мы должны были вместе сесть за стол. Я опасался, что Инка может выкинуть что-то из репертуара оскорбленной жены и лишить меня обеда, но она накрывала на стол и накладывала мне еду с подчеркнутой холодной вежливостью.

– Очень вкусно.

– Рада стараться.

– Может быть, ты объяснишь, в чем дело? Да, я немного припозднился…

– Дело не в этом.

Она упорно глядела в стену, словно рядом не было более достойного собеседника.