Ребенок Бриджит Джонс. Дневники

– С тобой, Бриджит, я участвовал в целом ряде опасных для жизни экспериментов. Я бывал охвачен пламенем – фигурально выражаясь, в твоей постели и в прямом смысле – у тебя на кухне. Ты пыталась меня отравить, заставляла терять голову от страсти, доводила до бешенства, разбивала мне сердце, унижала меня. Из-за тебя я попадал в идиотские ситуации и испытывал экстаз; я промокал до нитки и вляпывался в торт. Ты обескураживала меня своей идиосинкразической, но действенной и несокрушимой логикой. Твоей милостью, меня оскорбляли пьяные типы, я участвовал во взломах и драках, смотрел в лицо неминуемой смерти и добивался допуска в тайскую тюрьму, терпел семейные торжества, блевал, краснел перед коллегами – но никогда, ни единой секунды мне не было скучно.

Тут Марк заметил, какое у меня выражение лица.

– Но я же умная, правда?

– Чрезвычайно. Просто на редкость. Ты у меня интеллектуальный гигант.

– И хорошенькая, да? Стройная? – с надеждой уточнила я.

– Прелестная и стройная, как газель. Этакая шарообразная, храбрая газель. Последние восемь месяцев ты проявляла чудеса героизма – совсем одна, ты справлялась и с насущными проблемами, и с призраками прошлого. Но отныне мы будем делать это вместе. Не важно, чье дитя ты носишь. Я люблю тебя; я люблю нашего малыша.

– Я тоже очень люблю вас обоих, – выдохнула я.

Это был лучший в моей жизни День святого Валентина. Мы с Марком заказали еще карри и поужинали у огня (огонь горел в камине). Мы говорили, говорили без конца – о том, что произошло, и о том, почему это произошло. А еще мы строили планы – как у нас все будет. Решили, что до родов Марк поживет в моей квартире – так удобнее, и шуму меньше.

– У тебя уютно, – сказал Марк, соглашаясь. – И кормежка отличная.

Оказывается, про мое увольнение Марку рассказал Джереми, и Марк уже успел переговорить с Ричардом Финчем и Пери Кампос. То, что они сделали, соответствовало букве закона, но – как в конце концов признала Пери Кампос – было неэтично. Марк объяснил мне, как вернуть должность и получить отпуск по беременности. Словом, все стало на свои места. А потом мы отправились в постель. И это было, используя лексикон Миранды, О. Чу. Мительно.

– Ох, Бриджит! Беременные женщины таких штучек не вытворяют, – прокомментировал Марк.

– Вытворяют, еще как вытворяют.

Глава пятнадцатая Ее Величество спасает положение; ну, типа того

Суббота, 3 марта 14.00.

Зал в Графтоне.

День объявления результатов голосования насчет того, кому сидеть рядом с Королевой за королевским обедом.

Крадучись, вошли с Марком через разные двери – не хотели привлекать к себе внимание. Мама была уже на сцене, держала микрофон.

– Лорд-мэр и лорд-представитель лорда-лейтенанта Нортгемптоншира, – как-то жалобно, просительно начала мама. Куда только делся ее обычный беззаботно-командирский тон!

– Возражаю! – Мейвис Эндербери вскочила на ноги. – Не лорд-представитель, а просто представитель!

– Отцы небесные! – охнула мама. – Извините.

Дело шло к маминому провалу.

– В любом случае здесь присутствует наш местный мореплаватель и флотоводец; капитан, твердой рукою ведущий бригантину под названием «Графтон Отважный» по бушующим волнам… по волнам ежедневной рутины! Я говорю об адмирале Дарси!

И мама, явно поверженная, ретировалась на свое место.

Отец Марка – высокий, все еще красивый, особенно в адмиральской форме – поднялся на сцену.

– Итак, продолжим! План рассадки во время королевского обеда! – прогрохотал адмирал Дарси. – Я счастлив сообщить, что по левую руку Ее Величества, разумеется, будет сидеть викарий, а вот по правую руку, согласно результатам тайного голосования…

По волнам ежедневной рутины прошла рябь. Адмирал Дарси извлек из кармана конверт, запечатанный, как встарь, темно-красным воском.

– По правую руку от Ее Величества, говорю я, – адмирал Дарси расплылся в улыбке, – будет сидеть женщина, всю свою жизнь неутомимо трудившаяся на благо прихода; женщина, не одно десятилетие потчевавшая нас своим непревзойденным лососем по-королевски, – миссис Памела Джонс!

– Возражаю! – Мейвис Эндербери снова вскочила. Лицо под шляпообразной укладкой перекосилось, будто от зубной боли. – Давайте на минуту перестанем думать о себе; давайте подумаем о Главе Церкви и Государства – о Ее Королевском Величестве, – заговорила Мейвис. – Давайте спросим себя: а кому, собственно, даруем мы столь великую честь? Кто будет представлять наш приход – добропорядочная жена и мать, сделавшая свой дом оплотом семейных ценностей? Или жена неверная; жена, воспитавшая безнравственную дочь, которая забеременела вне брака и притом сама не знает, от кого – быть может, даже от негра?

Зал загудел. Мейвис уставилась прямо на меня – все равно что пальцем показала. Марк направился к микрофону, однако графтонцы заговорили раньше него.

– Как тебе не стыдно, Мейвис! – прогремел дядя Джеффри. – Что за расистская чушь? Наша Бриджит – славная девочка с круглыми, сдобными…

– Джеффри! – оборвала тетя Юна.