Ребенок, который был вещью. Изувеченное детство

Я отвернулся и, всхлипывая и шмыгая носом, пошел к мисс Голд. Я не оглядывался. Мне нужно было подумать над тем, что сказала мама. «Чтобы ты был счастлив». Такое чувство, будто она отпускала меня. Я почти потерял сознание, когда добрался до мисс Голд. Она помогла мне загрузить в машину драгоценные мамины подарки. Потом мы стояли и смотрели, как уезжает старый семейный фургон. Я махал на прощание всем его пассажирам, но только мама ответила на мой жест. Из-за поднятого окна я не слышал, что она говорит, но по губам смог прочитать: «Будь счастлив».

— Как насчет мороженого? — вдруг предложила мисс Голд, чтобы снять напряжение.

Я выпрямился и улыбнулся:

— Отличная идея, мэм!

Пэм нежно взяла меня за руку, сжала мои пальцы своими, тонкими и изящными, и мы отправились в кафетерий.

Мы шли мимо машин и высоких деревьев; я почувствовал исходящий от них едва уловимый запах и остановился. Запрокинув голову, я смотрел на солнце. Так продолжалось несколько минут: я старался вобрать в себя все ощущения этого дня. Теплый ветер, шевелящий мои волосы. Ярко-зеленую траву. Я больше не дрожал от страха: мой мир изменился.

Мисс Голд не торопила меня. Она тоже смотрела на солнце.

— Дэвид, с тобой все будет в порядке?

— Да! — уверенно улыбнулся я. — Я просто хочу навсегда запомнить первый день моей свободы!

Глава 4 Новые начала

Я очень долго не мог прийти в себя после суда. Нет, я сразу понял, что мама больше не может причинить мне боль — физическую боль. Но внутренний голос продолжал нашептывать, что кошмар моего детства еще не закончился, что мама затаилась где-то там, свернулась, подобно гремучей змее, и ждет удобного момента, чтобы отомстить.

При этом другая часть меня переживала из-за того, что я вообще больше никогда не увижу свою семью: ни маму, ни папу, ни братьев. И мысль о том, что я недостоин жить вместе с ними, что меня просто выкинули за ненадобностью, не давала мне покоя. Я пытался убедить себя, что окружные социальные службы и суд совершили чудо, подарив мне возможность начать все с чистого листа. Я старался оградить себя от прошлого и похоронить темные воспоминания. Мне казалось, что можно просто выключить их, как свет в комнате.

Я довольно легко прижился в доме тети Мэри и без труда привык к новой школе. Хотя в приюте я чувствовал себя свободно и делал все, что душе угодно, одноклассников я стеснялся и старался с ними не общаться. Мне было трудно заводить друзей. Я предпочитал держаться подальше от других учеников, потому что, например, не знал, что отвечать, когда они спрашивали, почему я не живу с родителями. И если они вдруг начинали допытываться, я что-то невнятно бубнил и отворачивался. Я не мог смотреть им в глаза.

Бывали, конечно, моменты, когда я с радостью объявлял, что живу в приюте. Я гордился своей новой семьей и открыто признавался в этом. А потом один из старших подопечных тети Мэри отозвал меня в сторону и предупредил, что не стоит всем подряд рассказывать об этом.

— Потому что многие ребята не любят таких, как мы, — хмуро объяснил он.

— Таких, как мы? О чем ты говоришь? — спросил я. — Мы же ничего плохого не сделали.

— Не переживай, младший брат. Очень скоро ты все поймешь. Поэтому веди себя тихо и держи рот на замке.

Я послушался его совета, так как осознал, что в новой жизни мне придется мириться с новыми предрассудками.

Во время перемен между уроками я наблюдал за другими детьми: они играли в догонялки и в гандбол, а я бродил по площадке, как лунатик, и вспоминал свою старую школу. Я скучал по мистеру Зиглеру, который рисовал улыбающиеся солнышки на моих контрольных, по мисс Вудворт и ее сложным тестам на правописание, по библиотеке, куда нас водила мисс Хоувелл, чтобы послушать песню «Битлз» «Octopus’s Garden».

В новой школе я совсем потерял интерес к учебе. Я перестал успевать по предметам, которые с легкостью понимал еще несколько недель назад. Теперь я сидел за серо-стальной партой, рисовал какие-то загогулины в тетрадке, временами задремывал и считал минуты до конца урока. Когда-то школа была для меня убежищем, а сейчас стала тюрьмой, удерживающей вдали от уютного дома тети Мэри, где можно играть с друзьями и веселиться. Поскольку я перестал обращать внимание на то, что делаю, мой когда-то четкий наклонный почерк превратился в корявый и неразборчивый.