Ребенок от Деда Мороза

— Кто-нибудь мне объяснит, черт побери, что здесь происходит? — громовой голос босса звучит в повисшей тишине подобно ядерному взрыву. Антонина Григорьевна резко оборачивается на сына, потом снова на меня. На ее лице написан неподдельный ужас. Я же, в свою очередь, испытываю противоречивые эмоции. Это и раздражение, что Герман прервал мою речь, которой я честное слово горжусь, что так лихо надменную даму на место поставила. Не тряслась, не растерялась, все разложила ей по полочкам. Одновременно с этим, чувствую облегчение, что тайны больше нет, что мне нечего больше скрывать. Страх и нервозность тоже конечно присутствуют, особенно когда ловлю на себе взбешенный взгляд Самойлова.

— Я повторяю вопрос. О чем тут идёт речь? — нарушает повисшую паузу Герман, теперь уже тихим голосом, но от него почему-то еще больше мурашек пробегает по моему дрожащему телу. — Что за ребёнка вы тут делите? Какие ДНК проводите? Настя, ты беременна? Мама, ты об этом знала? И молчала?

Взгляд на мать такой… грозный что ли, даже не знаю, как идентифицировать, но меня аж передергивает. Невольно испытываю сочувствие к Антонине Григорьевне, которая вся как-то словно сжимается, а лицо ее прям на глазах бледнеет.

— Дорогой, я узнала об этом вчера, на вечере! Перед тем как она уехала! — обвиняющим жестом тычет в меня женщина. — Я не знала, правда это или нет, пришла вот выяснить, — оправдывается взахлеб.

— И начала с запугиваний? — кривится Герман.

— Я нахожусь в глубоком шоке, дорогой. Сама не знаю, что говорю.

— Почему? Ты настолько не хочешь внуков? Вчера я привез эту девушку в твой дом, представил как свою невесту. Так с чего тебе переживать, даже если уже наступила беременность?

— Герман, милый, ты ведь знаешь, что я очень хочу внуков! Но в то же время, я… слишком плохо знаю эту девушку…

— Мама, оставь пожалуйста меня наедине с Настей, — ледяным тоном просит Самойлов.

Глава 21

Антонина Григорьевна смотрит на сына как побитая собака, открывает и закрывает рот, но так ничего и не произносит. Идёт к выходу, опустив голову, явно раздавленная произошедшим. Мне даже становится жаль ее. Но гораздо сильнее в моих эмоциях сейчас превалирует страх. Я не готова остаться с Германом наедине! Я должна была сделать все по-другому, должна была сообщить ему новость спокойно и рассудительно. Сейчас же, ни о какой рассудительности не идёт речи, меня колотит, я всё еще возбуждена и нервозна после едкого диалога с мамой босса.

— Может быть поговорим потом? — предлагаю робко, когда остаемся наедине. — Я сейчас немножко на взводе…

— Я тоже, — признается Герман неожиданно для меня, вздыхая. В его голосе мне чудится отчаяние. — Настя… Я могу понять, почему ты скрывала от меня это. В принципе, ничего другого я от тебя и не ждал. Ты с самого начала сторонилась меня, как прокаженного. Уж не знаю, чем я тебе так не угодил в ту ночь….

— Что? Я не…, - открываю рот и закрываю, смотрю на Германа изумлённо. — Дело не в том…

— Ты не хочешь моего внимания, ты сбежала вчера с вечеринки, не хочешь, чтобы я присутствовал в жизни моего ребенка… Интересно, в чем же может быть дело? Думаю, только в том, что я неприятен тебе физически. Может, ты даже считаешь это насилием?

— Что? Нет конечно же…

Насилием? Боже, это была самая прекрасная ночь любви! Если Герман и насиловал, то только мой мозг… Потому что…

Внезапно понимаю, что я сама во многом была неправа… Да, Самойлов тоже фрукт и бабник, но мозги мы делали друг другу мы оба. Потом вспоминаю, как он вчера с Ликой целовался… Меня снова охватывает негодование! Нет уж, не поддамся на эту удочку, чуть ли не жалеть его высочество начала! Бедный несчастный принц страдает от деревенской фурии!

— Ночь была давно, и не имеет никакого значения! После ночи много всего произошло! Ваша мама, босс, меня ненавидит и в невестки не примет, и ребенка от меня не захочет. Я не обижаюсь. Понимаю, что не такую она вам видит пару… Ну а если б даже любила меня Антонина Григорьевна, то я ни за что не стану парой тому, кто называет меня невестой, а потом обжимается с другой! А ребенка… Когда родится — решим, подпишем контракт, соглашение, не знаю что, установим график посещений… я не против. Только без инсинуаций и оскорблений!

— Что ты несешь, Настя? — рычит Герман. — Какой еще график?

— Это если захочешь, — снова перехожу на «ты». Если нет…

— Я никогда не откажусь от своего ребенка!

— Ты так уверен, что он твой? — выдаю самую банальную в мире фразу, произносимую, наверное, миллион раз до меня.

— Абсолютно. Врать ты не умеешь. Значит так… Мы поженимся, Синичкина. Прямо сейчас.

— Что? Так, фальшивой невестой я уже была. Теперь предлагает еще поактерствовать?

— Настя… — в голосе Германа звучит мука.