Я была замужем, я воспитывала его ребенка — только поэтому я вынуждено последовала за ним следом.
Валеев открыл машину и предложил мне сесть внутрь, что я и сделала. Опять же, вынуждено.
Потому что будь моя воля, мы бы с Ромкой уже сбежали на другой континент, подальше от этого невоспитанного хама.
Вот странно, я как бы всегда стеснялась своей неопытности: в моём возрасте оставаться девственницей уже не совсем нормально; но сейчас вместо стеснения я чувствовала лишь злость. Злилась я на Валеева и его беспардонность.
Математики, наверное, в этом правы: минус помноженный на минус всегда даёт плюс, а стыд помноженный на стыд всегда даёт злость.
Потому что я не обязана была стыдиться того, что у меня не случилось романов. Стесняться — да, возможно, но постыдного в этом ничего не было. Стыд — это когда твой непрошенный муж залетает к твоему врачу и начинает орать на него; это было не просто неловко, это было унизительно.
Как я теперь снова пойду к ним на прием? О, ужас!
Пристегиваясь, я почувствовала на себе пристальный взгляд Валеева.
«Если он чувствует себя отвратительно за то, что сделал — это правильное чувство», — подумала я, решив поднять на него взгляд. — «Извинения не исправят всей неловкости, но, по крайней мере, помогут как-то разрулить ситуацию».
Однако в темных глазах, прожигающих меня насквозь, не было и намёка на раскаяние.
Свободно откинувшись на сидении (сейчас он казался мне почему-то ещё внушительней и мощнее, чем обычно), Рафаэль довольно улыбался, глядя мне в глаза. Словно кот, объевшийся сметаны.
— Не понимаю твоего веселья, — процедила я сквозь зубы.
— Значит, совсем никого, Ксан, а? — издевательски протянул Валеев, абсолютно безразличный к моему настроению.
— Тебя это не касается.
— Напротив, — пожал плечами Валеев, явно забавляясь моей злостью. — Я как раз должен быть в курсе того, как часто тебя касались, и касались ли вообще.
Прошло какое-то время, прежде чем до меня дошло, что он имел в виду. Чувствуя, что я заливаюсь румянцем (кровь прилила к щекам, аж горячо стало), я повернула голову вперед — так, чтобы не встречаться с Валеевым больше взглядом, и упрямо процедила.
— Нет. Мы поженились из-за Ромки, не из-за меня. У меня мог быть один любовник, мог быть целый табун любовников. Но мы поженились не из-за меня, а из-за ребенка.
Больше добавить мне было нечего. Потому что Валеев вообще не испытывал никакой неловкости. Наоборот, он вел себя как … распушившийся петух!
А я ничего не могла с этим поделать.
Наоборот, когда волна возбуждения схлынула, я вдруг начала намного острее ощущать присутствие рядом чуждого человека… нет, не просто чужого человека — чужого мужчины. Который вел себя так, будто имел на меня полное право.
Это ощущение создало целый букет странных, несостыкующихся друг с другом чувств, которые мне совершенно не понравились. Прежде всего я была матерью семилетнего ребенка, а матери никогда не теряют голову.
Рафаэль
Моя покрасневшая от смущения сиротка демонстративно злилась, старательно делая вид, что игнорит меня. Хм… ну-ну. Игнорит… смешная.
Надо же, девственница… Не думал, что в Москве такие ещё водятся. У моей сиротки и фигурка ладная, и личико на загляденье… Пусть она фактически была матерью одиночкой, но кого в наше время пугает ребенок от прошлого брака? Главное, не шлёндра какая-нибудь; скромная, хозяйственная. И как мать опять же хорошая — самое то для серьёзных отношений. Неужели мужики в столице настолько очумели, что пропустили такое сокровище?
Ксанка, почувствовав на себе мой взгляд, повернула голову, воинственно сверкнула взглядом — и быстро отвернулась назад — видимо, совершенно точно зная, что сил переиграть меня в гляделки у неё не хватит.
Я завёл машину, попутно объявив Ксанке, что мы едем за Ромкой.
— Куда едем? — спросила она, поджав губы.
— В детское кафе, — я проверил адрес, который мне скинул Игорь. — Здесь недалеко.
— А почему он в детском кафе? — высокомерно спросила моя девочка. Только вот голос дрожал — а так получилось вполне правдоподобно. — Вы вроде как должны были возле дома гулять.
— А ты вроде как должна была дома сидеть.
Повернувшись ко мне, Ксанка недовольно фыркнула.
— Я никому ничего не должна.
— Правда? — приподняв бровь, я посмотрел на свою женушку. — Ксан, кажется, ты уже забыла, о чем мы договаривались.
— О чем же? — нет, она упрямо не желала сдаваться. — Напомни, а то и правда вдруг запамятовала.