Ребенок открывает мир

Снова встает проблема: доброта или требовательность? Бескорыстное общение или прагматическое? И опять мы приходим к выводу: слово «или» тут не на месте. Теоретически, конечно, можно и нужно противопоставлять, разделять корысть и бескорыстие, метод наказаний и метод доброты. Практика же воспитания не терпит абсолютов и крайностей. И все-таки иногда они проникают в реальную жизнь. Если общение с ребенком построено лишь по принципу «ты — мне, я — тебе», вряд ли мы можем надеяться воспитать альтруиста.

А если оно целиком построено на бескорыстии? Не получается ли так: малыш «тонет» в доброте, «купается» в альтруизме мамы и папы, бабушки и дедушки, но сам-то никогда не выполняет роли защитника альтруистических норм, не берет на себя ответственности, не находит мужества постоять за добро. А зачем такому вообще быть добрым? Достаточно того, что к нему проявляют доброту, не требуя ничего взамен. Да и понять, почувствовать добро как «добро» он не в состоянии: ведь с отношением к себе окружающих, основанном на принципе взаимных требований, наказаний и поощрений, он в жизни не сталкивался. Правда, наступает время, когда ребенку приходится войти в сферу новых отношений между людьми: отношений со сверстниками, учителями... Вот тут-то мы и разводим руками от удивления, начинаем спрашивать сами себя: откуда у ребенка эгоизм?

И снова мы пришли к выводу: не только «потребление» добра, но и его «производство», ощущение ответственности за доброе в мире — не это ли есть главный корень формирования альтруизма?

Но ведь ответственность — это трудно! Так что ж? Добро не дается даром, люди не рождаются альтруистами. И лучшее, что мы можем,— это помочь ребенку дерзнуть на такой труд, сделать первый шаг в альтруизм.

Цена независимости

У входа в одно солидное учреждение мне нередко приходится наблюдать любопытную сценку. Вход этот, как и у всякого представительного учреждения, состоит из множества дверей-близнецов — догадайся, какая открыта? Ленточка входящих тянется мимо ближайшей, прикрытой, но отомкнутой двери и входит в дальнюю; люди толпятся у вертушки, ждут своей очереди, теряют время. Стоит, однако, какому-то смельчаку войти в ближайшую дверь, как все немедленно сворачивают за ним.

В чем тут дело? А просто в том, что у нас нет уверенности, открыта ли ближайшая дверь. «Сделать шаг в сторону, потерять несколько секунд да еще наткнуться на закрытые двери? Нет уж, увольте» — так, наверное, рассуждают люди. Иными словами, тут надо пойти на определенный риск, не имея уверенности в успехе. Как ни странно, на это решаются немногие.

Казалось бы, не стоит говорить о таких мелочах. Но мало ли нам известно случаев, когда в экстремальных ситуациях именно эта способность пойти на разумный риск, не поддаться всеобщей панике или всеобщей неосторожности, иначе говоря, сохранить личную независимость спасала человеку жизнь? Недаром это качество ценилось в людях со времен глубокой древности. Разве не оно помогло древнегреческому герою Одиссею спасти свой корабль от неминуемой гибели, когда он, возвращаясь в родную Итаку после Троянской войны, подошел к незнакомому острову? Давайте на минутку раскроем Гомера:

Денно и нощно шесть суток носясь по водам, на седьмые
Прибыли мы к многовратному граду в стране лестригонов Ламосу...
В славную пристань вошли мы: ее образуют утесы,
Круто с обеих сторон поднимаясь и сдвинувшись подле
Устья великими друг против друга из темныя бездны
Моря торчащими камнями, вход и исход заграждая.
Люди мои, с кораблями в просторную пристань проникнув,
Их утвердили в ее глубине и связали, у берега тесным
Рядом поставив: там волн никогда ни великих, ни малых
Нет, там равниною гладкою лоно морское сияет.
Я же свай черный корабль поместил в отдаленье от прочих,
Около устья, канатом его привязав под утесом.

Конечно, поместив свой корабль в спокойной бухте вместе со всеми, Одиссей бы не рисковал, что он будет опрокинут внезапно налетевшим с моря шквалом или разбит о скалу. Но Одиссей поступил так, как подсказывали ему его опыт и осторожность. На острове жили великаны, которые, увидев в бухте корабли, потопили их, бросая огромные камни; спасся лишь Одиссей.