Ребёнок для бывшей

Мы крепко обнялись, как делали это всегда, даже если расставались на пару часов. Я вдохнула аромат светло-пшеничных волос сына и в груди защемило. Следом это чувство сменилось злостью на Яна. Он ведь не только меня предал, но и Кирилла.     

- Бабуля меня накормила, так что я не голодный, - озвучил сын и, высвободившись, уведомил нас с Мариной Алексеевной: - Пойду руки вымою и в игрушки поиграю.    

Он умчался, а я поймала на себе встревоженный взгляд свекрови. Вздохнула, понимая, что разговора не избежать, да, пожалуй, и не желая молчать, после чего кивнула в сторону кухни.    

- Пойдёмте чаю выпьем, - предложила ей, и мать Яна согласилась:   

- Идём, доченька.    

И это её обращение тоже полоснуло по натянутым до предела нервам.     

Пока я готовила любимый каркаде, Марина Алексеевна молчала. Я же думала о том, что стоит озвучивать, а о чём лучше всё же умолчать. А может, свекровь знала обо всём?.. Знала и молчала по просьбе Яна? Она ведь его мать, он ей ближе и это неизменно, что бы ни случилось. Я же, по сути, осталась одна, если не считать Ленку. Моим родителям до меня особого дела не было, они предпочитали жить по принципу: «Исполнилось восемнадцать - ты отрезанный ломоть». Так что на какое-то понимание или поддержку рассчитывать не приходилось.    

Поставив чашку чая перед свекровью, я устроилась напротив. Во мне с каждой секундой крепла уверенность в том, что я имею право делиться с матерью Яна тем, во что он меня своими стараниями погрузил. И эта уверенность граничила с потребностью выяснить, что известно Марине Алексеевне и понять, как именно она всё воспримет.    

Медленно, подбирая каждое слово, и тихо, чтобы не услышал Кирилл, я стала рассказывать ей обо всём, начиная с того момента, как нашла в сейфе злополучный документ. Видела, как глаза свекрови расширяются от услышанного, как она прикрывает рот рукой и бледнеет, когда я дохожу до сути. А у меня внутри словно камень с души свалился от облегчения. Как минимум, мама Яна ничего не знала…     

- Я не понимаю, что с этим делать, Марина Алексеевна, - ощущая, как по щекам бегут предательские слёзы, проговорила, даже не пытаясь их стереть.     

Свекровь сидела молча, уткнувшись взглядом в чашку нетронутого чая. Только лицо было необычно бледным и на фоне этого два ярко-алых пятна румянца выглядели лихорадочными.      

- Мне так плохо… так больно, - выдохнула, впервые со вчерашнего вечера озвучивая то, что убивало меня изнутри всё это время. - Я ведь в людей, которые мне родными становятся, корнями прорастаю, понимаете?    

Марина Алексеевна вскинула на меня глаза, и в них было столько всего, что я даже вычленить одну какую-то превалирующую эмоцию не могла. Только видела, что и ей больно. Да так, что теперь мои собственные переживания словно бы поблекли.    

- Наверное, у Яна всё дело тоже в этом, - глухо уронила она. - Он тоже, как ты верно выразилась, прорастает в людей корнями.      

Я усмехнулась. Совсем не этого ждала - не этих слов. Марина Алексеевна так даёт понять, что Серебров поступил правильно? Так привязан к своей этой Вике, что пошёл на предательство женщины, прожившей с ним бок о бок десять лет? Той, что родила ему сына? Нет, я понимала… Она его мать и, должно быть, Ян для свекрови всегда будет белым и пушистым. А если и нет - Марина Алексеевна пойдёт на любые попытки его оправдать.   

Сразу тошно стало. Сижу здесь, распинаюсь перед ней, а поддержки мне ноль…    

Я уже собралась было поблагодарить за то, что она меня выслушала, встать из-за стола и начать приводить себя в порядок перед важной встречей, предварительно дав понять свекрови, что она может ехать домой, когда мать Яна заговорила:     

- Я не о Вике сейчас. Хотя, и о ней тоже, но в меньшей степени, - сказала она, и я нахмурилась.    

- Обо мне?

- Тебя твой муж любит. Это не обсуждается. И ты ему родная.    

- Плюснова, видимо, тоже, - хмыкнула я, тем самым показывая, как именно отношусь к этому прорастанию корнями в совершенно чужую мне женщину. Причём теперь - во вполне себе буквальном смысле. Уж пророс, так пророс.    

- Да, это так, - вздохнула Марина Алексеевна и вдруг, словно бы разом закрывшись, заговорила о том, от чего у меня по позвоночнику побежали мурашки: - Ты не знаешь этой истории… Ян и мы с Владленом давно похоронили её в прошлом. Ещё тогда, когда мой средний сын тебя не знал.     

Я даже поперхнулась глотком воздуха, услышав словосочетание «средний сын». Да, у Сереброва был старший брат Давид… но почему тогда свекровь называла Яна средним сыном?    

- Ты правильно всё поняла, доченька. У нас с Владом… у нас было трое сыновей. Младшего, Марка, мы похоронили, когда ему было шестнадцать, а Яну - едва сравнялось восемнадцать.     

Я видела, что Марине Алексеевне говорить об этом невыносимо трудно, несмотря на то, что она изо всех сил старалась держаться. Она схватила чашку с остывшим каркаде и сделала большой глоток. А я сидела, пригвождённая к месту, и всё больше ужасалась. Столько открывшихся тайн на один квадратный сантиметр жизни, пожалуй, выдержать мог далеко не каждый.