Ребро барана

Роза Францевна никогда не ходила на кладбище. Даже Георгия не посещала. В загробную жизнь она не верила и тем более отказывалась верить в реальность какой-либо своей помощи покойным родственникам. Зато ее приятельницы, завсегдатаи вечеров Русского культурного центра, реликтовые ташкентские старушки, водили по лесным некрополям своих внуков-старшеклассников, пишущих стихи о нравственном выборе, прекрасном небе, слезинке ребенка, русских березках и бедственном социальном положении народа. Стихи в столбик, с перекрестными рифмами, нервные очень и даже гневные, – так писал Сергей и каждое новое стихотворение спешил отнести на суд Ангелине Венцеславне, неугомонной энтузиастке и одной из основательниц Центра. Ангелина Венцеславна происходила из ссыльных поляков, но всю свою жизнь посвятила популяризации и пестованию русской культуры. Отозваться при ней недобрым словом о Пушкине, Есенине или Ахматовой было смерти подобно. Особенно о Пушкине, несмотря на то что последние два бывали в Ташкенте, а этот – нет. Что, впрочем, и помешало ей в свое время создать народный музей Пушкина. Зато в Ташкенте была первая в мире улица Пушкина. Обидно, что это обошлось без участия Ангелины Венцеславны, задолго до ее рождения.

IV

А баранья косточка все не находилась, что сильно тревожило Розу Францевну: ведь если уже убила она, эта косточка, одного человека, то кого-нибудь еще убить может. Не верилось и в то, что шептали ей тогда соседки-татарки: заговоренная, мол, кость, от заговоренного барана, его нарочно на смерть человеческую откармливали.

Связь времен тоже не находилась. Откормленное сухой целлюлозой хлопчатника и напоенное слезами капризных младенцев, время и не думало превращаться во времена и связываться с чем-либо или кем-либо. «Великое будущее» с драного плаката «Узбекистон – келажаги буюк давлат» даже не манило ничем, зато манила не менее далекая Россия, укутанная в север и облепленная толстыми пачками сытных денег, которые родственники Рахима ездили соскребать лопатами с московских улиц и скалывать ломиками с московских тротуаров. Из хрустящих на зубах денег и вкусной водки разрастались вширь и врастали в облака подмосковные микрорайоны, но не всем было дано ощутить эту приятную оскомину, не каждому пришлось оскоромиться хлебом чужбины, белым-белым, что твое, о пустыня, солнце.

Через неделю после Славикиного бегства Розе Францевне позвонили:

– Мм… Роза Францевна, так? Мирабадский райотдел милиции. У вас же был зять… э-э-э… Насонов Вячеслав Андреевич, был, да?

– Был. Он уже давно мне не зять. А что случилось?

Бесполый голос, причем совершенно без акцента, продолжил:

– Ничего страшного. Просто ошибочка вышла. Ошибка, знаете ли. Да. Не беспокойтесь. Вас это никак не коснется. Никак.

– Что случилось?

– Знаете ли, Вячеслав Андреевич ликвидирован. При попытке покушения на президентский кортеж напротив посольства Российской Федерации.

– Зачем вы мне это рассказываете? Какое мне дело до этого безумного?! Какое мне дело до вашего президента?! Какое мне дело до вашего посольства?!

Голос в трубке пытался было объяснить что-то, но Роза Францевна стукнула кулаком по рычажку телефона и опустилась на диван. Какое право они имели беспокоить ее, старую женщину? Глупости. Они везде и во все времена занимаются глупостями. Роют каналы, учат оборванцев, выводят новые породы, пытают несогласных (которые еще глупее), ищут загробные миры и никому не дают спокойно жить. А Славика – пусть его Вика в Германию к себе забирает, оставили тут на ее голову, на иждивение ее, беспутного этого, непутевого, нерадивого, бездомного, голозадого.

Но забирать уже было некого. У одного из молодчиков в бронежилете, охранявших правительственную трассу, сдали нервы, да и жара сказалась – вот он и пустил очередь в случайного прохожего. За две минуты до появления очередного кортежа. Да еще напротив иностранного посольства. Именно туда и шел бывший зять Розы Францевны, долго искал вход, ломился через парадный, выкрикивал какие-то русские слова, махал руками.

Телефон звонил не переставая. Роза Францевна выдернула кабель из розетки и вышла во двор полить ирисы. Некому было теперь любоваться ими, кроме самой Розы Францевны. Соседям она ирисы не показывала. А теперь и подавно не покажет.