Ребус. Расшифровка

– Да ты что! Праздник же сегодня, День уголовного розыска.

– Ну, извини. Я в этих ваших ментовских красных днях календаря не шибко ориентируюсь. Разве что про десятое ноября знаю. И то… Исключительно потому, что каждый год накануне мой специально обученный курьер по милицейским подразделениям катается – конверты с открытками развозит.

– Открытки, небось, все как на подбор зеленые?

– А то как же. Самый любимый ментовский цвет.

– А вот к нам в контору такие благодетели на моей памяти ни разу не заявлялись.

– Так мы же адреса не знаем, – хохотнул Ладонин. – Скажи куда – подъедем.

– Не могу, – вздохнул Нестеров. – Это государственная тайна, покрытая мраком.

– Ты безнадежно отстал от жизни, Сергеич. Эта твоя «государственная тайна» действительно уже давно покрыта. Но отнюдь не мраком, а… fuck-ом. Ты что, действительно веришь, что мои «открытки», равно как «открытки» моих коллег со звериным капиталистическим оскалом, целомудренно обходят стороной вашу, якобы девственную, службу? Если так, то прости – должен тебе признаться, что вас уже давно и в полный рост имеют и пользуют, причем самым извращенным способом…

– Игореша, ради нашей дружбы, очень прошу, позволь мне дожить до пенсии, не зная «тьмы низких истин», оставаясь пребывать под кайфом «возвышающего обмана».

– Понял, Сергеич, извини. Вообще-то, я звоню совершенно по-другому поводу. Ты сейчас как далеко от дома?

– Минутах в двадцати.

– Тогда ты еще успеешь посмотреть двенадцатичасовой выпуск новостей по НТВ.

– И что?

– Да ничего. Посмотри, а если после этого у тебя появится желание, перезвони.

– Загадками говорить изволишь?

– Да уж какие там, на фиг, загадки… Короче, давай попозже созвонимся…

Крайне заинтригованный словами Ладонина, бригадир не стал дожидаться утопического в эту пору трамвая, тормознул маршрутку и, как результат, дома был уже через пятнадцать минут.

Супруга его не дождалась – по крайней мере, в спальне было темно.

А вот Оленька, которой согласно всем существующим на сей счет рекомендациям Минздрава и Минобразования, давно полагалось видеть как минимум третий сон, бодрствовала на кухне и с увлечением смотрела кино по маленькому, водруженному на холодильник, телевизору. Судя по ежесекундно доносящимся возгласам «shit» и «fuck you», кино было американским.

– Привет! И почему это мы, интересно, не спим?

– Привет! И где это мы, интересно, шляемся? – невозмутимо ответствовала малолетняя дщерь, не отрывая глаз от экрана, где бравая девчушка остроотточенным мечом сносила башки оскалившимся беспомощным азиатам.

– Мать давно легла? – Бригадир пропустил мимо ушей неприкрытое хамство, поскольку в противном случае дискуссия могла затянуться.

– Как только ты стал шебуршить ключом в замке, – с потрохами сдала родительницу Оленька.

– Понятно, – вздохнул Нестеров. – А что за фильм?

– «Убить Билла».

– Оп-па, а тебе не рановато такие фильмы смотреть?

– Да у нас уже весь класс давно посмотрел, на DVD и по видику. Одна я как дура…

– Ясно, – снова вздохнул бригадир, который про Тарантино, естественно, слышал, но, к стыду своему (а может, и к счастью?), ни одного фильма этого прославленного режиссера не видел. – Слушай, Олька, через три минуты новости. Мне надо обязательно посмотреть. Так что не катилась бы ты в постель? Колбаской…

– Ну, конечно, пришел выпивши и начал качать права.

– Ольга! Смотри у меня, схлопочешь!..

– Ты же сам говорил, что бить детей – непедагогично! – парировала Оленька.

Эту фразу, которую Нестеров случайно обронил лет эдак пять-семь назад, она неизменно цитировала всякий раз, когда отец пытался надрать ей уши за очередную провинность.

– А ну, марш в постель! – рявкнул Нестеров.

– Я же не досмотрела!.. Па, вот если купишь мне кассету с «Биллом» – тогда пойду.

– Черт с тобой, куплю.

– Ты мне лучше дай денег, а я сама завтра пойду и куплю.

– Сколько? – сдался бригадир, увидев, как стрелка часов переползла отметку полуночи.

– Двести рублей, – ответствовала маленькая провокаторша.

– Это почему так дорого?

– А лицензионная столько и стоит. Нам в школе говорили, что нельзя потакать пиратам.

Александр Сергеевич снова вздохнул, порылся в бумажнике и сунул дочери две сотенные бумажки.

– Все, теперь брысь отсюда!

– Спокойной ночи, папочка, – проворковала вполне удовлетворенная Оленька и упорхнула.

Разозленный явной разводкой со стороны своей «кровиночки», Нестеров схватил пульт и переключил канал. И как раз вовремя: на энтэвэшном экране крупным планом демонстрировалось лежащее в луже крови тело, освещенное мигалками «Скорой» и милиции, а беспристрастный голос диктора вещал: