Ребус

Ребус поднял свободную руку и легонько дотронулся пальцем до подбородка глашатая, и голова молодой дамы начала подниматься. Дитр на расстоянии десяти шагов чувствовал, как стонет от насилия воля Эстры Вицы, которая изо всех сил не желала смотреть на Ребуса. Узрев вблизи страшные черты одушевленного зла, она болезненно выдохнула в несколько горловых спазмов, и ее смуглое лицо побледнело до зеленоватого оттенка.

– Она вообще хорошенькая, кто-нибудь мне скажет? Беркеэ прислал мне «одинокую горечь» с хорошеньким глашатаем или тут очередная страшная потаскуха? Я не разбираюсь.

– Если вам нравятся чернявые, то сойдет, – пожала плечами старший глашатай.

– Мне никакие не нравятся, – спокойно ответил террорист, ставя стакан обратно на блюдце, которое держала Вица. – Весьма сожалею, что лишил вас утренней порции отвара. Однако могу возместить «одинокую горечь» с лихвой. Зрением, данным мне силами всемирными, мне дано увидеть, что вы никогда не выйдете замуж за ирмита и никогда не родите дочери, – с этими словами он ухмыльнулся и, наклонившись, запечатлел на покрывшемся нервной испариной лбу женщины насмешливый поцелуй.

Круто развернувшись, Ребус направился к полицейским, а Вица, оступаясь на ровном месте, попятилась к стене, не заботясь уже о том, чтобы не пролить отвар, и стакан плясал в блюдце, расплескивая коричневую жидкость. Вица встала у стены и вжалась в вертикальную твердь, словно желая слиться с ней, своим посмертием одушевив серый гогский кирпич. Террорист прошелся между Локдором и Виаллой, которая держала на поводке экспериментально закодированного кота, сидевшего у ног хозяйки послушной меховой статуей. Ребус обошел Ралда и Коггела, нескольких местных полицейских, потом подошел к душевнику и поправил на нем перекосившийся неведомым образом шейный платок.

– Неопрятность – первый шаг к потере контроля, – поведал он онемевшему душевнику. – Никогда не теряйте контроля, доктор.

Наконец он дошел до Дитра. Дитр отклонился назад, чтобы глядеть на душевнобольного не снизу вверх, хотя тот был на добрые десять ногтей выше. Дитр нахмурился и чуть наклонил голову вбок, решив, что так со стороны он будет похож на естествоиспытателя, который впервые наблюдает за особо любопытной, хоть и весьма мерзкой разновидностью пауков.

– Сжег мои астры, – тихо сказал Ребус. – Пригласил меня на горький отвар. И пообещал стальной поцелуй в лоб. Это вы старший помощник Беркеэ?

Дитр молча кивнул, стараясь не моргать. Ребус отошел от него и крутанулся на месте, раскинув руки, тальма черной волной всколыхнулась за ним.

– И где же мой стальной поцелуй, а, Беркеэ? Где?

Шеф-следователь захлопнул папку, а Дитр из-за спины Ребуса во все глаза смотрел на него, ожидая нездешнего сигнала. И наконец он почувствовал, как чей-то невесомый шепот внутри его головы произносит «Давай!». Дитр выхватил пистолет и, радуясь, что Ребус крупный и стоит так близко, выстрелил. Что-то звякнуло – пуля, даже и не думая лететь по заданному курсу, угодила в стакан с горьким отваром, который держала глашатай. Вица смотрела на свои окровавленные руки, беззвучно глотая воздух. И тут Дитр сначала подумал, что на улице резко потемнело, но потом понял, что это вновь взвилась черная тальма, закрывая собой всю видимость. Буквально через мгновение он осознал, что по-прежнему стоит во дворе, а вокруг него коллеги боролись с собственными руками, в которых было зажато оружие. Связистка с душевником и Виалла, которым не полагалось табельного оружия, застыли на месте. Дитр почувствовал, что и его руку что-то тянет вверх, однако он быстро стряхнул с нее насильное вторжение, тут же поняв, что руку все же нужно поднять – хотя бы затем, чтобы сделать вид, что Ребус подчинил-таки его волю.

Все, у кого было оружие, стояли с дулами у лба, у кого-то тряслись локти, у других дуло ходило ходуном, оставляя на коже красные вмятины. Дитр держал пистолет ровно, понимая, что скоро у него начнет уставать рука, ведь его волю никто не держал. Но Ребус, похоже, этого не замечал. Дитр не знал, что предпримет шеф-следователь, и взял всемирную инициативу на себя. Смежив веки, он стал искать сковывающие волю цепи – и нашел их. Они тянулись от гнилой сущности Ребуса, такие же черные и дымчатые, они оплетали предплечья и запястья полицейских, цепляясь к их пальцам на спусковых крючках как страшные побеги растения-паразита.

– Омм, – тихо прошептал кто-то. Это был Коггел. – Только не в череп, омм, прошу, у меня очень качественный череп…

Ребус подошел к нему и принялся ощупывать голову полицейского, замеряя пальцами какие-то неведомые расстояния и углы.

– И впрямь неплох, – согласился он. – Кто-то из ваших предков был знатного происхождения?

– Да, мой дед по мужской линии был незаконнорожденным фамилии Пагнус, – все тем же шепотом сказал Коггел.

– Разумеется, раз вы так просите, я не смогу уничтожить ваш череп. Будете стрелять себе в шею, – Ребус продемонстрировал жуткий оскал своих все еще белых и ровных зубов, и оттого улыбка смотрелась еще страшнее.