Речь Н. Грибачева на Пятом съезде писателей СССР

Первым достижением прозы последних лет и следует считать уход от таких художественно-исторических лжесвидетельств. Серьезнее и обоснованнее, с учетом связи и смысла судеб и событий, стали исторические концепции, глубиннее исследование пластов народной жизни. Вместе с тем жизненно достовернее становились герои и персонажи произведений, естественнее сюжетные построения — словом, совершенствовалось не только содержание, но и все изобразительные средства. У меня нет возможности перечислять все книги, в которых по-разному и в разной мере отражены эти тенденции, и я для примера назову лишь те, что читал в самое последнее время,— это «Межа» Ананьева, «Горячий снег» Бондарева, новая часть романа «Блокада» Чаковского — всей книги я еще не знаю,— «Война» Стаднюка, «Чинара» Аскада Мухтара. И такого рода романов, повестей, рассказов становится все больше. Иногда говорят — а вот произведений, каким был для своего времени «Тихий Дон», не создано. Да, это так. Вспомним только, что подобного рода эпохальных произведений в последние десятилетия не было и в мировой литературе. Важно и другое — продолжающийся с убыстрением процесс идейного и художественного обогащения прозы перспективен, особенно с учетом того, что он усваивается молодежью и поддерживается критикой. Недостатком же многих других произведений прозы является поверхностность и схематизм, измельченность проблем и характеров, серый язык и повергающее в уныние многословие.

Сложнее с поэзией. Несомненно повысился общий уровень поэтического письма, умножилось общее количество глубоких, эмоциональных, философских произведений. Лирика в ее высших образцах сделала заметный шаг вперед в исследовании мира и человека. Но, к сожалению, из поэзии, по крайней мере из русской, почти начисто ушли эпические формы — поэмы, сюжетное стихотворение, а без этого большой поэзии не бывает. Попробуйте представить Пушкина без поэм и «Евгения Онегина», Лермонтова — без «Демона» и «Мцыри», Некрасова — без «Кому на Руси жить хорошо», Маяковского — без «Хорошо!», «Владимир Ильич Ленин», «Облако в штанах», Твардовского — без «Страны Муравии» и «Василия Теркина» на этом свете. (Смех, оживление в зале.) С уходом эпической формы из поэзии исчезают события, характеры и герои, разговорная речь, драматизм и комизм,— исчезает многообразие жизни. Мне кажется, тут повинны и сами поэты, утратившие вкус к широкоформатным полотнам, и критика, которая не заметила, как вместо реалистического героя и характера ей подкинули подсадную утку — так называемого «лирического героя», подобно поручику Киже, лица не имеющего. А ведь поэзии нашей, богатой мощными талантами, нет никакого расчета ходить в этой лирической «мини-юбке» — во имя ее жизненности необходимо развивать все жанры.

Одновременно, по свидетельствам критики, расплодилось в ней непомерное количество стихов гладко-поверхностных, с мизерностью мысли и чувства. Один из западных писателей сказал, что авангардизм породил тысячи новых приемов, но позабыл один старый — как изображать человеческое достоинство, а оно-то и является «плотью и кровью литературы». Авангардизм позабыл, а некоторые наши лирики еще до того и не дошли. Между тем поэтическая болезнь маломыслия при многословии перекинулась и на песенное творчество. Несть числа нареканиям, что в музыке размывается национальная основа, что некоторые композиторы, не надеясь, очевидно, на собственный талант, тащат откуда попало заимствования, в первую очередь от джаза, действуя по пословице «С миру по нитке — голому рубашка», что в вокале насаждается нудное модерновое завывание — один слог на километр. По этим статьям должна болеть голова у композиторов. Но и поэтическая основа многих песен не лучше. Разрешите привести один текст, записанный по радио:

Сегодня приснилась песня,
А о чем — не припомню толком,
Помню только — вокруг полесье,
А над речкой густые елки.

Помню только костер в тумане

И его голубые искры.
Почему голубые — не знаю,
Только все это очень близкое.

А поутру с метелью вместе

Я бужу голубые елки.
Мне сегодня приснилась песня,
А о чем — не припомню долго.

Марина Никитина

Мысль убога, форма, включая рифмовку, безнога. Ничего автор не знает, не понимает, не припоминает, но, обряженный в подражательские музыкальные обноски, морочит головы миллионным аудиториям. И как-то не вяжется, что, с одной стороны, мы говорим о высокой социалистической духовной культуре — и такая культура действительно создана! — а с другой стороны, без протеста терпим эту серость и убогость, рассчитанную разве что на интеллект кроликов.