Речь против языка

Древние земледельцы, люди крепкие и довольные малым, после уборки хлеба облегчая в праздное время тело и самую душу, переносившую тяжелые труды в надежде их окончания, вместе со своими помощниками в работах – детьми и верною женой – умилостивляли землю поросенком, сильвана молоком, а цветами и вином гения, помнящего о краткости жизни[152]. Изобретенная вследствие этого обычная вольность частушек бросала деревенские колкости в ответных стихах. Повторяясь из года в год, эта свобода, всем приятная, выражалась в любезных для населения шутках, пока наконец шутка, сделавшись жестокой, не стала обращаться в явное неистовство и пока не стала распространяться на почтенные семьи, безнаказанно им угрожая. Уязвленные ее окровавленным зубом, люди почувствовали боль. Но и те, которых он не коснулся, стали беспокоиться об общем положении. Был даже издан закон и назначено наказание с запрещением чернить кого бы то ни было злостным стихом. Те (т. е. насмешники) переменили тон и, боясь палки, были вынуждены вернуться к добродушной речи и забаве (примеч. ccxxxiv).

Частушки (fescennini versus) «представляли собой народный комический экспромт, широко распространенный во всей Центральной Италии, а в Фесценнии под влиянием этрусков постепенно приобретший художественную форму: благодаря этой первой обработке название «фесценнины» распространилось на все подобные проявления веселья на сельских праздниках» (примеч. ccxxxv). Русские еще недавно очень любили петь не только на отдыхе, но и во время своего труда. Русские военные частушки, шутки и песни также можно было счесть неприличными:

Дядя Ваня на гармони,
На гармони заиграл.
Заиграл в запретной зоне —
Застрелили наповал.

Нет рубашки[153]

, нет портков[154],Я не беспокоюсь:
Дал мне орден[155] Маленков,
Как-нибудь прикроюсь.

Русские военные поют даже в походе[156]:

Даже зелено-золотистые жуки, называемые у нас хрущами, – рассказывал офицер, – составляют их любимую пищу, как для нас земляника или клубника.

Солдаты ели булки из кукурузной муки с малым добавлением пшеничной и мечтали о ржаном хлебе, щах и квасе.

Дороги были отличные, с канавами по бокам, наполненными стоячей водой. Русские войска шли споро. Появлялся Суворов на своей казачьей лошадке, скакал вдоль строя, приказывал: «Запевай!».

Вдоль по речке, вдоль да по Казанке
Серый селезень плывет…

С подголосками, с посвистом лихим солдатским неслась над полями италийскими удалая русская песня, изумляя самый музыкальный в мире народ. А когда вырывался перед строем ложечник и принимался трещать деревянными ложками да идти вприсядку, тут уж не мог утерпеть сам фельдмаршал – соскакивал с лошади и начинал кружить вокруг ложечника с платочком. «За барышню» (примеч. ccxxxvi).