Речи, изменившие мир. От Сократа до Джобса. 55 важнейших выступлений в истории

Во второй половине XIX века в российском образованном обществе противоборствовали два течения: славянофилы и западники. Первые считали, что Россия не должна отходить от своих истоков, что будущее за православием и самодержавием, вторые были уверены, что русский народ, для достижения благосостояния и духовного прогресса, должен обратить свои взоры на Запад и перенять его строй и обычаи. Достоевский придерживался третьей, отчасти примиряющей, точки зрения: Россия должна идти своим путем, продолжая многовековые традиции, но некоторые полезные достижения европейской культуры ей не повредят. Эти взгляды писатель излагает в своей знаменитой пушкинской речи и в «Объяснительном слове» к ней, опубликованной «Дневнике писателя».

Речь произвела сильное впечатление и на западников, и на славянофилов, заставила их, по выражению лидера славянофильского течения Аксакова «одинаково выразить свое сочувствие и благодарность». Достоевский открыл русского поэта с новой, неожиданной стороны. Он отметил, что Пушкин первым вывел тип русского человека сомневающегося, желающего каких-то перемен, но оторванного от истоков и не понимающего, чего же он на самом деле хочет. С другой стороны, он первым показал истинную красоту, происходящую из русского духа. Пушкин, по мысли Достоевского, был уникальным гением, обладающим талантом полного перевоплощения и понимания духа других наций, и этот дар поэт перенял у самого русского народа, необычайно отзывчивого и способного к «всепримирению». Ни один писатель во всей мировой литературе так не соединялся душой со своим народом, как Пушкин, – это одна из главных мыслей в речи Достоевского.

<†††>

«Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа», – сказал Гоголь.

Прибавлю от себя: и пророческое. Да, в появлении его заключается для всех нас, русских, нечто бесспорно пророческое. Пушкин как раз приходит в самом начале правильного самосознания нашего, едва лишь начавшегося и зародившегося в обществе нашем после целого столетия с петровской реформы, и появление его сильно способствует освещению темной дороги нашей новым направляющим светом.

«Русскому скитальцу необходимо именно всемирное счастие, чтоб успокоиться: дешевле он не примирится»

В этом-то смысле Пушкин есть пророчество и указание. Я делю деятельность нашего великого поэта на три периода. Говорю теперь не как литературный критик: касаясь творческой деятельности Пушкина, я хочу лишь разъяснить мою мысль о пророческом для нас значении его и что я в этом слове разумею. Замечу, однако же, мимоходом, что периоды деятельности Пушкина не имеют, кажется мне, твердых между собою границ. Начало «Онегина», например, принадлежит, по-моему, еще к первому периоду деятельности поэта, а кончается «Онегин» во втором периоде, когда Пушкин нашел уже свои идеалы в родной земле, восприял и возлюбил их всецело своею любящею и прозорливою душой. Принято тоже говорить, что в первом периоде своей деятельности Пушкин подражал европейским поэтам, Парни, Андре Шенье и другим, особенно Байрону. Да, без сомнения, поэты Европы имели великое влияние на развитие его гения, да и сохраняли влияние это во всю его жизнь. Тем не менее даже самые первые поэмы Пушкина были не одним лишь подражанием, так что и в них уже выразилась чрезвычайная самостоятельность его гения. В подражаниях никогда не появляется такой самостоятельности страдания и такой глубины самосознания, которые явил Пушкин, например, в «Цыганах» – поэме, которую я всецело отношу еще к первому периоду его творческой деятельности. Не говорю уже о творческой силе и о стремительности, которой не явилось бы столько, если б он только лишь подражал. В типе Алеко, герое поэмы «Цыганы», сказывается уже сильная и глубокая, совершенно русская мысль, выраженная потом в такой гармонической полноте в «Онегине», где почти тот же Алеко является уже не в фантастическом свете, а в осязаемо реальном и понятном виде. В Алеко Пушкин уже отыскал и гениально отметил того несчастного скитальца в родной земле, того исторического русского страдальца, столь исторически необходимо явившегося в оторванном от народа обществе нашем. Отыскал же он его, конечно, не у Байрона только. Тип этот верный и схвачен безошибочно, тип постоянный и надолго у нас, в нашей Русской земле, поселившийся. Эти русские бездомные скитальцы продолжают и до сих пор свое скитальчество и еще долго, кажется, не исчезнут. И если они не ходят уже в наше время в цыганские таборы искать у цыган в их диком своеобразном быте своих мировых идеалов и успокоения на лоне природы от сбивчивой и нелепой жизни нашего русского – интеллигентного общества, то все равно ударяются в социализм, которого еще не было при Алеко, ходят с новою верой на другую ниву и работают на ней ревностно, веруя, как и Алеко, что достигнут в своем фантастическом делании целей своих и счастья не только для себя самого, но и всемирного.