Речи любовные

Она же потихоньку справлялась со своей робостью, что делало ее даже слегка развязной: уже открыто смотрела ему в лицо, не скрывала, что счастлива быть с ним. У нее была только одна причина быть с ним, других не было, и она вся светилась, сияла и переливалась от зажегшегося в ней огня. «Что ж, придется идти ужинать, — думал он, — вместо того чтобы забраться в укромный уголок, не есть, не пить, не говорить, а загораться друг от друга. Какие мы до тошноты обыкновенные, боязливые, по крайней мере я. Ну почему я такой? Стесняюсь дотронуться до ее руки… Недостает храбрости или простоты, чтобы взять и вручить ей себя. Ох и паиньки мы».

***

Эта мысль прочно засела у него в мозгу: «Мы такие-растакие паиньки. И я первый. Но и она хороша».

О да! Она была очень послушной и оттого — увы! — страшно предсказуемой. И, как большинство женщин, довольствовалась малым, тогда как желала всего мужчину, целиком! Глупо. В который раз он задал себе вопрос: «И почему это женщины предпочитают эту мороку вместо объятий? Почему так часто отказываются без всяких предисловий раскрыться навстречу избраннику!»

Ответа, который удовлетворил бы его, он так и не находил. «Вот говорят: женщины отдаются, но как сосчитать, кто отдается больше — они или мы, ведь они тоже испытывают желание и что-то получают? И даже используют нас. Взять хотя бы мою жену: разве она не использовала меня, чтобы завести ребенка? Потому как ребенка без нас им не заиметь… они могут лишь присвоить его себе». Он содрогнулся. Размышления о женщинах были способны довести его до белого каления. «Всегда в выигрыше! А сколько кокетства! Обожают, чтобы за ними волочились, терпеливо обхаживали. И эта тоже, как и другие, в восторге от того, что я за нею приударил. Если так пойдет и дальше, дикая усталость мне гарантирована». Он оглянулся на нее: вышагивает так, словно аршин проглотила, кукла, которую завели ключиком. Когда он видел ее робость или неловкость, то невольно смягчался. Вид распускающегося бутона, смущенного своей силой, трогал его. Оттого-то их встреча — он чувствовал это — и была до краев наполнена чистотой. Нравилось ему и то, что она не какая-то разведенка, как другие, и даже как будто сумела создать гармоничный семейный очаг, это видно по ребенку. Но до чего зелена еще! Это-то и подстегивало, он догадывался, что она впервые увлечена кем-то помимо мужа.

***

«Эта девчонка делает из меня настоящего воздыхателя! — посмеивался он сам над собой. — Видно, я сильно действую на нее, совсем потерялась, бедняжка. Не знает, как держать себя со мной». Сам-то он знал, как следует вести себя с женщинами.

— Мы с вами очень правильные, — произнес он словно приговор, в котором угадывались и сожаление, и признание, и призыв, и надежда, и отчаяние.

— Почему вы так говорите? — спросила она. Он иронично молчал.

— А как, по-вашему? Разве у меня нет причин так говорить?

Она прекрасно поняла, что он имел в виду, что значит эта игра друг с другом, это почтительное выжидание и какой обман думать, что для них уготовано нечто иное, чем близость. Она почувствовала, что обвинение в первую очередь касается ее. Он обвиняет ее в дамских штучках: дескать, кокетничает, заигрывает, а сама помирает со страху. Так и было: «Мне страшно, потому как это вовсе не игра». Какие уж тут шутки со всесокрушающим на своем пути желанием?

Любовный трепет перед незнакомым мужчиной подчинял ее своей воле, делал из нее истукана. Может, она и играет с ним, но не бросаться же ему на шею! «Как сократить расстояние между нами, не уронив при этом достоинства?» — пришло ей в голову вместо оправдания.

— Не по душе мне ваши слова.

— Докажите, что я не прав. (Вот он и нащупал короткую дорожку.) Мы с вами очень правильные, не совершаем опрометчивых шагов.