Речи любовные

— По натуре я не муж, а любовник. Меня влечет женственность. — Голос его превратился в нежный шелест, сам он был в эту минуту необычайно трепетным и при этом отнюдь не смешным. — Не все мужчины таковы, — добавил он, словно требовалось растолковать ей качество, которое он себе приписывал. — У многих это просто блажь. Одному невмоготу видеть ноги любовницы, и он бросает ее. Другому неприятна слишком белая кожа. Есть у меня один друг, который не выносит цветных женщин. Все это отговорки, на самом деле эти мужчины не любят женщин.

Она рассмеялась.

— А ваш муж — он муж или любовник?

— И то, и другое.

— Это невозможно, ведь речь идет о типе. Ты или то, или другое. Ну так что?

— Он скорее муж.

— Так я и думал.

Ей не понравилась его излишняя уверенность, ведь речь шла о незнакомом ему человеке. Однако он затеял галантную игру с жесткими правилами, в которой в жертву кому-то одному приносятся многие.

— Я уверен, вы очень нежная, — вдруг ни с того ни с сего заявил он. — Все, должно быть, думают обратное и ошибаются.

Он вновь заговорил своим особым задушевным голосом. И тут произошло нечто поразительное: буквально за долю секунды она вспыхнула и стала напоминать покрасневший на солнце помидор. Говоря это, он не был ни пьян, ни даже навеселе. Он был искренен. Чтобы понять или просто поверить в то, что так бывает, достаточно представить себе, как быстро между нравящимися друг другу людьми устанавливаются короткие отношения. Они обо всем могли поведать друг другу и догадывались, что становятся словно родными. Впрочем, это сродство, действительно существующее между ними, превосходило их, им еще требовалось добраться до него; пока же она заблудилась в своих чувствах, а он пытался как-то определить тот строй отношений, что образовался меж ними, сравнить его с прочими, и не мог — это было ни на что не похоже.

Он поставил локти на стол и приблизил свое улыбающееся лицо к лицу Полины:

— От чего вам бывает хорошо? Что вам по-настоящему помогает жить?

— Мой сын, — не задумываясь, с улыбкой отвечала она. — Когда я прижимаю его к себе, одеваю, мне кажется, в моих руках сама жизнь.

Он молчал, не прерывая ее. Она поняла, что мысли его витают где-то далеко. Говорить с ним о ребенке было неделикатно, и она перевела разговор на другое:

— Большое действие на меня оказывает музыка. Не знаю, смогла бы я жить без нее… Порой мне приходит в голову: со смертью я лишусь музыки. И сожалею об этом более всего…

Она снова покраснела. Почему она все это ему выкладывает? Почему рассказывает ему о себе то, о чем никому не говорит?

— Как хорошо, что есть уши! — рассмеялась она. Он словно перестал ее понимать. Она изменила тон.

Она гораздо моложе его, и в иные мгновения эта разница в возрасте вдруг бросалась в глаза.

Вглядевшись в нее, он подумал: «Да нет, она не глупа, просто юная совсем».

Она посерьезнела.

— Вы верите, что музыка призывает ангелов? Так говорят. А то, что мертвые остаются среди нас, становясь невидимыми, и слушают музыку? Верите, что мы станем ангелами?

— Вы уж точно! — рассмеялся он. Она оставалась серьезной.

— Я очень боюсь смерти. Мне кажется, я никогда не доберусь до нее. Жизнь восхитительна! Я не могу примириться с тем, что однажды она кончится. Даже если наш разум бессмертен, мне все равно хотелось бы перевоплотиться в кого-нибудь после смерти. Обладать телесной оболочкой — это и есть жить, поскольку смерть лишает нас именно ее.

— До чего же вы наставительны!

— После смерти мне уж не смотреть на вас такими глазами, — хитро добавила она.

— И дождь будет мочить наши волосы, — подхватил он драматическим голосом.

Она не заметила, что он подтрунивает над ней.

— Мне так трудно представить себе это.

— А ведь это единственная неоспоримая вещь в этом мире, — без всякого волнения произнес он. — Нас не станет, и лично я думаю, что от нас ничего не останется, может, только воспоминание у тех, кто нас знал, да и то ненадолго. И потому нужно спешить жить в отпущенный нам срок. Это так просто. Свершать что-то, если есть в том нужда. Быть счастливыми, если с нас довольно этого. И любить.

— Моему мужу очень не понравилось бы то, что вы сказали. Он верит в перевоплощение. — Она рассмеялась, словно выдала какую-то глупость. — Он считает, что мы узнаем друг друга во всех последующих жизнях.

— Это оттого, что он не может смириться с тем, что однажды вы потеряете друг друга, — проговорил он, не особенно задумываясь над своими словами, слишком поглощенный очарованием, исходившим от лица собеседницы.

— Нет! Он уверен, что любовь сильнее смерти!

— А вы? Что думаете вы?

Она молчала. У нее были не самые красивые глаза, а в эту минуту они казались даже глуповатыми. Но, может быть, женщина, смеющаяся над любовью своего мужа, неизбежно выглядит глупой? Примерно так он обычно и думал. Но сейчас он был влюблен: в ее лицо, кожу, грациозную тонкую и нежную шейку, нордически светлые волосы, в холодность, которая таяла, когда она смеялась, в детскость ее зубов. Вот только глаза были не ахти какие. Но он не смог бы признаться себе в том, что у нее глуповатый взгляд, он просто не замечал этого.