Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Монологи (сборник)

Это приводит меня ко второму, именно к вопросу о бессмертии, и я не могу скрыть, что в обычной форме отношения к нему я вижу еще более элементов, не связанных с сущностью благочестия или не вытекающих из нее. Я надеюсь, что я уже изложил вам ту форму, в которой каждый религиозный человек носит в себе неизменное и вечное бытие. Ведь если наше чувство нигде не прикрепляется к единичному, а его содержанием является, наоборот, наше отношение к Богу, в котором исчезает все отдельное и преходящее, – то в нем и нет ничего преходящего, а есть одно лишь вечное; и можно по праву сказать: религиозная жизнь – это есть жизнь, в которой мы уже принесли в жертву и отчуждили все смертное и подлинно наслаждаемся бессмертием. Но представление большинства людей о бессмертии и их влечение к нему кажутся мне не религиозными; более того, их желание быть бессмертными не имеет иного основания, кроме отвращения к тому, что есть цель религии. Вспомните, что религия всецело стремится к тому, чтобы резко отграниченные очертания нашей личности расширились и постепенно слились с бесконечным, – чтобы мы, сознавая вселенную, как можно теснее объединялись с ней; они же противятся этому; они не хотят выйти из своей обычной ограниченности, они хотят быть только проявлением этой ограниченности и боязливо озабочены своей личностью; далекие от желания воспользоваться единственным случаем, который им предоставляет смерть, чтобы выйти за пределы своей личности, они, напротив, обеспокоены, удастся ли им взять ее с собой в иную жизнь, и стремятся разве только к более зорким глазам и лучшему сложению в том мире. Но Господь говорит им, как написано: кто теряет свою жизнь во имя Мое, тот сохранит ее, а кто хочет сохранить ее – потеряет. Жизнь, которую они хотят сохранить, не есть жизнь сохраняющая; ведь если им нужна вечность их единичной личности, почему они не заботятся столь же боязливо о том, что они были, как о том, что они будут? И что помогает им стремление вперед, если они все же не могут обратиться назад? Чем более они жаждут бессмертия, которое не есть бессмертие и которое они даже не властны помыслить – ибо кто может одолеть задачу представить себе бесконечным бытие, пребывающее во времени? – тем более они теряют то бессмертие, которое они всегда могут иметь, и к тому же теряют и смертную жизнь, растрачивая ее на мысли, которые тщетно тревожат и мучат их. Пусть они попытаются из любви к Богу отдать свою жизнь! Пусть они стремятся уже здесь уничтожить свою личность и жить во всеедином! Кто научился быть более, чем самим собой, тот знает, что он мало теряет, теряя самого себя; кто, отрекшись от самого себя, слился, насколько это для него доступно, со всей вселенной, и в чьей душе возникло более могущественное и святое влечение, – лишь тот имеет право на бессмертие, и лишь с тем можно далее говорить о надеждах, подаваемых смертью, и о бесконечности, к которой мы через нее возносимся.

Таков мой образ мыслей в этих вопросах. Обычное представление о Боге, как об отдельном существе вне мира и позади мира, не исчерпывает всеобщего предмета религии и есть редко чистая и всегда недостаточная форма выражения религиозного сознания. Кто образует такое понятие по нечистым мотивам, именно полагая, что должно иметься непременно такое существо, которым можно воспользоваться для утешения и помощи, тот может верить в такого Бога, не будучи благочестивым, по крайней мере в моем смысле, и я полагаю, что и в подлинном и истинном смысле он не будет признан благочестивым. Кто, напротив, образует такое понятие не произвольно, а как-либо вынуждаемый к тому своим образом мышления и способный лишь в связи с ним укреплять свое благочестие, тому не нанесут вреда и не загрязнят религиозного чувства несовершенства, всегда присущие его понятию. Истинную же сущность религии образует не это, и не какое-либо иное понятие, а лишь непосредственное сознание Божества, как мы находим Божество одинаково и в нас самих, и в мире. И точно так же цель и характер религиозной жизни есть не бессмертие в той форме, в какой многие хотят его и верят в него, или, по крайней мере, говорят о своей вере в него, – ибо их желание побольше узнать о нем дает основание усомниться в их вере; это есть не то бессмертие вне времени и позади времени, или, вернее, лишь после этого времени, но все же во времени, – а бессмертие, которое мы можем непосредственно иметь уже в этой временной жизни и которое есть задача, постоянно требующая нашего разрешения. Среди конечного сливаться с бесконечным и быть вечным в каждое мгновение – в этом бессмертие религии.

Третья речь. О религиозном воспитании

Если я сам признал, что в характере религии глубоко заложено стремление делать прозелитов из неверующих, то все же не это стремление влечет меня теперь говорить вам также о развитии в человеке этой возвышенной способности и об условиях такого развития.