Но этот подлый удар не принес удачи Берже. И Фортену тоже. Вот теперь приближается гекатомба! Да, 1956–1957 — год, в котором было полно исчезновений. Так вот, три месяца спустя после назначения Фортена (6 сентября 1956) Берже убился, бум! упав с четвертого этажа на лестнице. Потом следом за ним, в апреле 1957 убит Жюстен Доде. Однажды утром он открывал металлические жалюзи своего гаража, трах-тах-тах!.. очередь из пулемета. Рассечен надвое, убит! Мы так и не узнали, было ли дело в его жене, у которой был любовник, или же в ФНАО. Вероятно, это ФНАО.
В сентябре 1957, оп! Каррье разбивается на своем «мерседесе». Он не вписался в поворот. В том ли дело, что он его не видел? Фары встречной машины? Он наверняка был ослеплен, потому что он хорошо знал дорогу. Бам!.. Убит на месте, как и его теща. Его жена и дочь ранены. Фортен, бах!., меньше чем через год после его назначения от него уходит жена. В конце 1957 он увольняется. Он исчезает, бежит во Францию, пытается вернуть жену и в итоге кончает самоубийством. И все это едва ли за год. За год и четыре месяца все умерли.
Поэтому за один год произошли большие перемены. От старой бригады Берже остался только мой отец. Да, только мой отец остался в живых. Его назначили главным экзекутором. А я стал помощником, и почти сразу первым помощником. В конце 1957—начале 58 от старой бригады остались только отец и я. Нужно было создавать новую бригаду. Поэтому отец в течение года взял трех друзей, чтобы пополнить команду. Хоп! пришли трое других. Был там Лоти Эрнест, аудитор, но он испугался и уволился через три месяца. Тогда я пошел к одному соседу, с которым был знаком, Сельсу. А потом отец назначил Воссена, хозяина бара, с которым он был знаком. Так и вышло, что были назначены три друга. Сельс, Воссена и Баро. В итоге мы остались с Сельсом Жоржем (1 января 1958), Баро Анри (1 мая 1958) и Воссена Жозефом (1 мая 1958).
Баро, Сельс и Воссена практически никогда не видели гильотины. Их пришлось всему учить. Монтаж сразу стал дольше. Отец не разговаривал, поскольку был оперирован по поводу рака горла. Он объяснялся знаками. Только я объяснял новым помощникам, что они должны делать. Я был один, и мне пришлось им объяснить за короткое время все хитрости монтажа, как связывать осужденного, а главное, как их подводить и крепко держать. Я наказал им тщательно выполнять свои обязанности, а главное — не меняться, потому что я не мог каждый раз проверять за ними. Вначале они немного паниковали и у нас случилось несколько происшествий: струя крови, которая в меня попала; они слишком рано приводили осужденного, в то время как я еще только поднимал лезвие; тогда, когда они не сумели удержать осужденного, который свалился живым в корзину к обезглавленным телам… и хватит об этом. Я много раз просто помогал при казни. Я видел уже шестьдесят казней и понемногу от Берже и от отца узнавал обо всех сложностях, которые могут возникнуть в ходе казни. Их же можно было пожалеть: в первый раз присутствовать на казни и сразу участвовать в ней в качестве помощника, это нелегко, для них это должно было быть тяжело. Поэтому в самом начале они немного паниковали. Но после десятка казней они адаптировались. В ту пору было много казней. Поскольку мы казнили почти каждые два или три дня, они быстро привыкли. Хорошо ли, худо ли, они в конце концов адаптировались и приобрели знания, которых им в начале недоставало. В конце концов человек ко всему привыкает.
Телергма, или Профессиональный риск
Во время «событий», когда мы ездили в Константин, мы садились на самолет из Алжира в Телергму, аэропорт Константина. Потом, чтобы доехать до Константина, надо было проехать еще километров пятьдесят. Это горная дорога. Нам с гильотиной приходилось садиться на военный грузовик. Он сорок километров ехал в окружении двух бронетранспортеров по этой извилистой дороге, проходившей по двум ущельям… Настоящее разбойничье место! С 19 июня 1956 по 26 апреля 1957 алжирская гильотина перевозилась из Телергмы в Константин на военном грузовике.
Потом Обрехт прислал нам парижскую гильотину. Выкрашенную в серый цвет. Ее приняли в Константине 26 апреля 1957 года. Поэтому с мая 1957 года для казней в Константине нам больше не приходилось возить с собой алжирскую гильотину. И с тех пор, когда мы приезжали в Константин, в охрану нам стали давать только две военные машины, то есть двух шоферов и двух военных, вооруженных пулеметами. А это на самом деле была неважная защита. Это было смешно! По ущельям! Мы могли бы попасть в засады. (Нам повезло, мы проезжали через засады.) Да уж! Нас лучше защищали, когда мы перевозили гильотину. Она хотя бы этого заслуживала! Для государства — это было ясно — гильотина была ценнее, чем мы. Я сказал об этом отцу: человеческие жизни имеют меньшую ценность, чем четыре куска дерева правосудия.