Речи палача

Я и сам чувствителен к виду крови. Однажды, в 1957 году мы с другом собирались ехать на его старой 202-й модели. Он хотел завести ее ручкой. Она у него выскочила. Бум — и по голове. Рассекла кожу — рана в три сантиметра. Если поранен череп, кровь сильно течет, особенно если три сантиметра. Тогда я, помню, в ноябре это было, отвез его на своей машине быстро к доктору Шампьон, рядом с плацем. Мы поднимаемся к доктору, моего друга осматривают, он выходит, — я сидел на табурете, а тут медсестра с ватой… кровь текла у него по уголку рта, и ему ставили зажимы. И вдруг я почувствовал себя плохо. Я не знаю толком, что со мной случилось. Из-за того ли, что мой друг страдал? Никогда у меня не было таких ощущений! И я вышел в коридор. Я старался забыть то, что только что увидел. Помню, на стене были картины, я пытался сосредоточиться на картине, пейзаже. Потом я поговорил об этом с доктором, объяснил. Сказал ему: «Это невероятно! Я привожу в исполнение смертные приговоры, я держал голову приговоренного, и даже однажды с полным хладнокровием и спокойствием я держал голову гильотинированного, пока врач вынимал у него глаза для пересадки роговицы. Никаких проблем, никаких кошмаров. И тут, при виде друга, который получил рану, я себя плохо чувствую». Он мне сказал: «Это с непривычки». Странно. И так же было позже, на Таити, когда моя мать приехала. Она проходила лечение курсом уколов. Медсестра спросила меня: «Нe могли бы вы сами делать уколы вашей маме? Это не сложно!» Нет, и не уговаривайте меня сделать укол моей маме! И потом однажды медсестра не приехала, ей что-то помешало. И нужно было мне самому сделать этот укол. И я со шприцем метался как сумасшедший. В конце концов я делал ей укол через простыню! Мне не понравилось это делать. Лучше бы я пригласил врача. Бррр, на уколы у меня не хватает смелости! Я не могу сделать больно близкому человеку, особенно родителям. Или еще внутривенная инъекция. Я не могу этого делать, это просто невозможно!

Однажды на машине я не смог объехать собаку, маленького грифона. Я вышел из машины, убрал ее с дороги и потом весь день сожалел о том, что не смог ее объехать. Каждый раз, как я проезжаю но этому месту, в Сорге, я думаю об этом. После я смеялся над своей чувствительностью и задавался вопросом: как можно быть чувствительным до такой степени и при этом занимать такой пост? Тем не менее, несмотря на эту чувствительность, в рамках моей работы я всегда мог хладнокровно, без угрызений совести убивать преступников. Я заметил, что некоторые люди, узнав о том, чем я занимаюсь, с удивлением смотрели на меня. Они думали, что у такого человека должно было быть лицо гангстера. Да, часто люди удивлялись моей чувствительности, тому, что я хожу в театр…

А еще я однажды смотрел по телевидению передачу «Найди меня». Там речь идет о людях, семьях, которые находят друг друга. И я настолько встаю на место этих людей, что часто плачу. У меня слезы на глазах при виде этой огромной радости. Иногда даже, когда играют в «Колесо Фортуны» — я не выигрываю, я вовсе не играю, — но я доволен. У меня аж слезы на глазах. Я доволен за того парня, который выиграл. Я счастлив, особенно когда везет какому-нибудь рабочему. Я словно принимаю участие. Значит, я чувствительный человек. Сам я никогда не играл и не буду играть в азартные игры. В них слишком эксплуатируется надежда этих несчастных. Выигрывают только некоторые классы, а особенно государство. Это мафия и государство эксплуатируют человеческую дурость. Я несколько раз ездил в Лас-Вегас и никогда не ставил даже доллара. Я ездил только чтобы посмотреть на зрелища. И если мне случалось ставить иногда в Лас-Вегасе миллионы, так то было в воображении. Огни казино светят ярко и всегда будут светить…

Возвращаясь к моему отцу. Да, он был очень-очень чувствителен. Однажды на нашей улице был случай бешенства. Все ребятишки, которые играли с больной собакой, должны были пройти лечение. Каждый день мы ходили в больницу, чтобы нам делали уколы, и так почти целый месяц. Ну так вот! мой отец от этого совсем больным делался. При виде того, как мне делали укол, он становился совсем бледным. Это при том, что он видел, как отлетали головы и все такое. В другой раз он должен был зарубить петуха на обед. Что вы думаете, он плохо ударил! Петух убежал, весь в крови. Отец даже не смог отрубить ему голову! С ума сойти! А при этом он не жаловался на ловкость. Помню, однажды — это было просто невероятно — в Алжире с этой жарой часто были мухи. Однажды у отца в руках был сапожный нож. А вокруг летали мухи. Он сказал: «Этим ножом я убью муху на лету». Хлоп! и муха валяется на земле! Мы стояли, как дураки, с разинутым ртом. Даже принимая в расчет удачу, это невероятно! Муха в полете, убитая сапожным ножом!