Речка звалась Летось

Я вспомнил то самое заброшенное Череповское кладбище. Уверяю вас, какими бы вы ни были несуеверными, дрожь бы вас там на закате все же проняла. Покосившиеся кресты и оплывшие могилы, стоящие по краям сухие мертвые деревья (обгорели в войну, шальной снаряд попал), плюс несколько недосгоревших, отжившихся, высоких сосен. На них к вечеру устраивалось на ночлег, с жутким карканьем, воронье. А еще в самом центре кладбища, на высоком шесте, висела изъеденная временем деревянная скульптура святого Симплициана (каким ветром забросило этого католического святого в наши православные края?), в просторечии нежно именуемого Соплюской, оттого и кладбище порой звалось Сопливым, – и скрипела на ветру. Вот дожидаешься ты заката (обязательная часть инициации подростка у нас в поселке), как порыв ветра повернет Соплюську, громкий звук потревожит воронье, и то недовольно закаркает. Страх до нутра пробирает… но темноты жди.

А что сказать о Евдокии, наголо повсюду бритой и раскрашенной сухими бесплотными костями? В традиционных представлениях о Смерти, как скелете с косой в черном плаще, явно не хватает одной детали… Вот примерно как рассказывали те, кто заслужил:

Когда смелому и отчаянному парню, истинному герою, вдруг, вопреки всему, удается вырваться из объятий Смерти как жертве, Смерть заключает его в объятия как женщина. Она демонстративно отставляет в сторону косу и распахивает черный плащ. Под ним не только скелет: к тазовой кости непонятным образом прикреплено (вариант: прибито ржавыми гвоздями, как голова Орфея к лире) настоящее женское влагалище, выполненное по самому необходимому минимуму, ничего лишнего. Мы опустим леденящие кровь подробности, у кого и как она его берет. Смерть не назвать пылкой и отзывчивой любовницей, но она, как всякая женщина, податливо прогибается под своим партнером и для него, крепко обнимает возлюбленного костями рук и нежно гладит по спине костями ладоней и пальцев; она отвечает на поцелуи и целует любовника сама: какие хорошие, без малейшего изъяна, все тридцать два белых зуба торчат из ее челюстей! Она удивительно гибкая для своего возраста – которого, впрочем, у нее нет – и вполне в состоянии положить тебе на плечи свои ossis femoris[2] вместе с большими и малыми берцовыми и всеми остальными косточками вослед… Иногда Смерть может даже притворно стонать, изображая оргазм.

Влагалище ее бездонно, и все, что попадает туда, тут же исчезает в иных измерениях. Мы не знаем смысла этого акта, он нам недоступен, но всему инфернальному миру это действо чрезвычайно важно.

Потом Смерть встает, отстраняется от любовника, запахивает свой черный плащ, берет в руки косу и прощается с героем:

– Никогда больше не заключай меня в объятия, и я тебя не обниму. Прощай, – после чего исчезает.

«Видеть тебе ее нельзя, в лучшем случае ослепнешь». Общеиндоевропейский мотив. Ярче всего историей с Семелой, чьей-то царской дочерью, иллюстрируется. Хитроумная и ревнивая Юнона-Гера подучила соперницу попросить любовника предстать перед ней во всем блеске своей славы. Ох, не доводит тщеславие до добра: отзывчивый Юпитер-Зевс согласился на просьбу возлюбленной и в мгновение ока ее испепелил.

А как удобно! Поначалу никчемный служка, «немой», его и узнать можно, этому все без толку. А главному, стало быть, секс со связанной женщиной – да это же из набора фантазмов любого мужчины, уже хорошо. А если при этом ты еще и в образе Сатаны, и женщина верит, хоть отчасти, что ты Сатана и есть, – здесь зашкаливает. Мать-природа столько адреналина, тестостерона, эстрона-эстрадиола гонит, что и в самом деле Хозяином себя почувствуешь; и овчинный тулуп надевать не надо, и серу жечь! Наверное, поручала это дело Маруська кривая самым лучшим своим мужикам-клиентам, чем-то ей обязанным да неболтливым. Ну и, как говорят англичане, for a good measure[3], пусть еще и служка потешится – и балбесу приятно, и вероятность беременности увеличивается. А ты, баба, терпи: за тем пришла.

Потом, опять же под аккомпанемент часто падающих звезд, я стал думать о русалках. Пришла в голову мысль, что это самое место, где нахожусь, как раз и есть самое подходящее для русалочьих игр, по тем же соображениям, что и для моего убежища: по правому берегу очень трудно и долго добираться, а с левого, далеко просматриваемого и болотистого, здесь ни быстро, ни незаметно не подойдешь. Вот тут-то на лужок и вылезти – правый берег очень красив: порос ярко светящимся, даже при лунном свете, бересклетом, высокая мягкая травка – и ни одной былиночки полыни, этого русалочьего оберега! Чистый уютный лесок совсем рядом: хвосты в воду, сиди на бережку, любуйся природой да волосы расчесывай гребешком из рыбьих костей.

Я не понял и не заметил, как и когда рядом со мной очутилась русалка. Она полулежала в двух шагах, бесстыдно раздвинув хвосты:

– Видишь, вполне функциональна. Попробуй меня, не бойся. Да, ты нашел то самое место.