Новости распространялись по Хаддану быстро, и к полудню большинство жителей уже знали о случившемся. После начальной порций догадок и сплетен люди перенасытились слухами и просто умолкли. На всей территории школы, в самых неожиданных местах, стояла тишина. В кухне не грохотали кастрюли и сковородки, в общих комнатах не было слышно разговоров. Учителя отменили занятия, первый раз за год никто не играл в американский футбол. Находились такие, кто только и мечтал заняться своими делами, но большинство не могли так просто отмахнуться от этой смерти. Многие общались с Гасом в школе, и по большей части это общение не было дружеским. Те, кто проявлял жестокость, знали об этом, и было их легион. Тех, кто не садился с ним в кафетерии за один столик, тех, кто отказывался одолжить ему конспекты по пропущенным занятиям, кто шептался у него за спиной, кто смеялся ему в лицо, кто презирал его, не замечал его или не удосуживался узнать его имя. Девушки, которые считали себя слишком хорошими, чтобы разговаривать с ним, теперь лежали в постелях с мигренью. Мальчики, которые кидали в него волейбольными мячами во время занятий физкультурой, угрюмо мерили шагами свои комнаты. Ученики, которые с восторгом кидались на легкую добычу, теперь опасались, что их последние неблаговидные поступки уже записаны в некий небесный кондуит и помечены черными чернилами, стереть которые невозможно.
Товарищи Пирса были не единственными, кого терзали угрызения совести, несколько членов преподавательского состава так расстроились, услышав о смерти Пирса, что не смогли заставить себя съесть ланч, хотя на десерт подавали шоколадный пудинг, который все обожали. Учителя, ставившие низкие оценки и порицавшие неряшливый почерк и пятна от кофе, которыми сопровождались работы Гаса, теперь находили, что за корявыми буквами скрывался яркий и оригинальный ум. Линн Вайнинг, которая с нетерпением ждала исключения Гаса за исполненную им серию черных картинок, вынула полотна из шкафа для отвергнутых работ и поразилась, увидев светящиеся цветовые пятна, которых не заметила раньше.
Было устроено общешкольное собрание, в конце дня все собрались в актовом зале послушать, как Боб Томас говорит о смерти Гаса, называя ее несчастной случайностью, но слухи уже поползли, и все считали ее самоубийством. На столах рядом с библиотекой был выставлен некролог, а Дороти Джексон, школьная медсестра, выдавала транквилизаторы, заодно со льдом и сверхсильным тайленолом. Особенное опасение внушали обитатели «Мелового дома», бывшие к усопшему ближе всех, так что бывшего зятя Шарлотты Эванс, психолога Фила Эндикотта, позвали перед ужином на дополнительную консультацию. Встреча состоялась в общей комнате «Мелового дома», и она явно была необходима. Первокурсники, которые жили вместе с Гасом наверху, казались особенно потрясенными, а Натаниэль Гибб, бывший мягкосердечнее остальных, вышел посреди консультации, когда Фил Эндикотт рассмотрел еще только две из пяти стадий горя. Под конец Дак Джонсон посоветовал своим подопечным почаще гулять и с пользой проводить каждый день, но никто его не слушал. Поскольку стены были тонки и канализация древняя, все слышали, как Натаниэля рвет в ванной комнате, они слышали, как в туалете раз за разом сливается вода.
По другую сторону зеленой лужайки девочки в «Святой Анне», которые ни разу не разговаривали с Гасом, теперь рыдали в подушки и мечтали изменить ход событий. Любой юноша, умирающий при загадочных обстоятельствах, легко становится предметом мечтаний: девушка вольна воображать, что произошло бы, если бы она только вышла прогуляться вдоль реки в этот последний вечер октября. Она могла бы окликнуть его и спасти, может быть, она даже могла бы утонуть сама, уйти на дно, совершая самоотверженный поступок.
У Карлин Линдер этот внезапный всплеск ложного сочувствия вызывал отвращение. В ней самой все бурлило, кипело от гнева и сожаления. Она отказалась идти на устроенное деканом собрание, вместо этого заперлась в ванной, где принялась выдергивать из головы светлые волосы и раздирать кожу неровными обкусанными ногтями. Пусть остальные думают что угодно, она-то точно знает, кого винить в смерти Гаса. Ее отвратительное поведение в ночь на Хэллоуин погубило и Гаса, и их дружбу, из-за чего возникло что-то холодное и злобное на том месте, где у Карлин должно было быть сердце. Чтобы выпустить наружу все гнусное, что в ней было, Карлин взяла с полки медицинского шкафчика бритву. Одно движение, и начали вытекать капельки крови, еще одно, и алый ручеек потек по руке. В итоге Карлин сделала шесть порезов. Ее собственная плоть была учетной книгой, в которую она заносила все, что сделала плохо. Первый порез был за скупость, второй за алчность, следующий — за то мелочное удовольствие, какое она получала, видя зависть других девочек, затем еще один за тщеславие и за трусость, и последний, самый глубокий, порез был за предательство друга.