Хозяин кабачка тут же приступил к делу: начал готовить еду, принес вина и налил его гостям. Тогда охранники обратились к Лу Чжи-шэню:
– Смеем ли мы спросить, почтенный монах, в каком монастыре вы служите?
– Ах вы, мерзавцы этакие! – рассмеялся Лу Чжи-шэнь. – Для чего это вам? Уж не для того ли, чтобы доложить об этом Гао Цю и учинить мне какую-нибудь пакость? Так знайте, что Гао Цю хоть и страшен другим, а я его ничуть не боюсь. И если мне когда-нибудь придется столкнуться с ним, я убью его своим посохом.
После этого охранники больше не решались о чем-нибудь спрашивать Лу Чжи-шэня. Выпив немного вина, закусив и расплатившись с хозяином, путники собрали свои пожитки и покинули деревню.
– Куда ты думаешь направиться, брат мой? – спросил Линь Чун своего спасителя.
– Пословица гласит, – отвечал Лу Чжи-шэнь, – «Если убьешь кого-нибудь, посмотри на его кровь, если же спасешь человека, убедись, что он жив». Я боюсь за тебя, брат мой, и решил идти с тобой до Цанчжоу!
Услышав это, охранники подумали: «Плохи наши дела! Что скажем мы, когда вернемся? Теперь нам остается лишь подчиниться этому монаху и идти за ним». Так как монах не только покрикивал, но и отпускал тумаки, всю дорогу они беспрекословно выполняли все его желания: шли, когда он приказывал, отдыхали, где велел. Они не решались даже громко разговаривать, боясь вызвать раздражение Лу Чжи-шэня. Так проделали они два перехода, затем наняли повозку и посадили на нее Линь Чуна, чтобы дать ему немного отдохнуть; остальные шли за повозкой.
Не сладко было на душе у Дун Чао и Сюэ Ба. Каждый из них боялся за свою шкуру, и потому они вели себя тихо и мирно. Во время путешествия монах покупал вино и мясо и делал все, чтобы Линь Чун окреп. Охранники также питались за счет Лу Чжи-шэня. Теперь они не пропускали ни одного постоялого двора, раньше останавливались на отдых и позднее отправлялись в путь. Пищу готовили сами охранники. Да разве осмелились бы они хоть в чем-нибудь перечить Лу Чжи-шэню?
Тайком они все же совещались между собой, как лучше поступить. «Мы теперь во власти этого монаха, он глаз с нас не сводит. Что сделает с нами командующий, когда мы вернемся?» – говорили они.
– Я слышал, – сказал Сюэ Ба, – что в огородах монастыря Дасянго появился недавно какой-то монах но имени Лу Чжи-шэнь. Видно, это он и есть. Вернувшись в столицу, мы честно расскажем, что в лесу Диких кабанов собирались было покончить с Линь Чуном, но этот монах спас его. Расскажем и о том, как он сопровождал нас до Цанчжоу и помешал выполнить приказ. Золото мы вернем, и пусть Лу Цянь сам идет разыскивать монаха. Только бы нам с тобой выпутаться из этого дела.
– Правильно! – согласился Дун Чао. – Так и сделаем.
На этом они и порешили.
Не вдаваясь в подробности, скажем, что Лу Чжи-шэнь еще семнадцать или восемнадцать дней шел вместе с охранниками, и неотступно за ними наблюдал. До Цанчжоу оставалось уже немногим более семидесяти ли. Дорога была оживленная, то и дело встречались люди, и все глухие места остались позади.
Подробно разузнав о дальнейшем пути, Лу Чжи-шэнь сделал привал в сосновом лесу. Здесь он сказал Линь Чуну:
– Брат мой! До Цанчжоу уже недалеко. Я узнал, что никаких опасных мест больше не будет – дорога людная. Поэтому мы можем с тобой проститься. Когда-нибудь еще встретимся.
– Что ж, брат, – отвечал Линь Чун, – когда вернешься, расскажи моему тестю все, что произошло. Если я останусь жив, то, может быть, еще смогу отблагодарить тебя за добро.
Лу Чжи-шэнь достал лян двадцать серебра и вручил их Линь Чуну. Охранникам он также дал по три ляна, заметив при этом:
– А вам, мерзавцам, надо было бы головы поотрубать. Только ради брата я пощадил вашу паршивую жизнь! Теперь осталось пройти уж немного. Смотрите, не вздумайте совершить еще какую-нибудь подлость!
– Разве мы посмеем, – отвечали охранники, с благодарностью принимая серебро. – Да и в том, что было, виноват лишь командующий.
– Когда пришло время расставаться, Лу Чжи-шэнь строго посмотрел на охранников и еще раз спросил:
– Как вы думаете, ваши глупые головы такие же крепкие, как это дерево?
– Наши головы, – отвечали охранники, – всего лишь черепа, обтянутые кожей. Они достались нам от отца с матерью.
Тогда Лу Чжи-шэнь взмахнул посохом и с такой силой ударил по дереву, что на стволе его образовалась трещина в два цуня, и дерево повалилось, словно подкошенное.
– Смотрите, негодяи! – крикнул Лу Чжи-шэнь. – Если вы хоть в чем-нибудь провинитесь, с вашими головами случится то же, что с этим деревом.
Затем, помахав рукой и крикнув Линь Чуну: – Береги себя, брат! – он взял посох и отправился в обратный путь.
Дун Чао и Сюэ Ба стояли, как истуканы, и даже языки высунули от изумления.
– Ну, почтенные, – сказал Линь Чун, – пора и нам в путь.
– Вот здоровенный монах! – только и могли воскликнуть охранники. – Одним ударом свалил целое дерево!
– Да для него это сущий пустяк! – отвечал Линь Чун. – Однажды в монастыре Дасянго он с корнем вырвал из земли целое дерево.