Red is my favourite colour (СИ)

Я, на секунду забывшись, прыснула, но тут же взяла себя в руки и сжала губы в прямую линию, возвращаясь к приготовлению чая. Рядом с моей рукой что-то блеснуло, и я кожей почувствовала холодный металл.

— Что это? — спросила я, хотя уже воочию видела ответ. Лимонные духи. — Откуда?.. — боязливо взяла баночку в пальцы и повертела под огоньком свечи.

— Сам сделал, — гордо вскинув подбородок, ответил Себастьян.

— А цедру где взял?

— Лунарио.

Баночка со звоном упала на пол, и Корбатов дёрнулся, но глаза не открыл, тут же заново погрузившись в сон. Я вжала голову в плечи, а затем пихнула Сэллоу в грудь, чтобы он спиной впечатался в стену. Приставив горящие пальцы к его шее, сквозь зубы заговорила:

— Как ты до него добрался? Кто позволил?

— Чесноук, кто же ещё? — он словно совсем не боялся, и только пульсирующая венка на его шее давала мне понять, что он блефует.

— Не городи чушь. Она бы никогда не подпустила к редкому растению такого недотёпу.

— «Недотёпу»? — переспросил деланно-обиженно. — Вообще-то я был её любимым учеником.

Уже совсем не сдерживаясь, я расхохоталась:

— Любимым? Кто сказал тебе такую ерундистику? Мандрагора?

Отошла от Себастьяна, взяла выдыхающую обильный пар кружку и поплелась наверх. Сзади тенью следовал Сэллоу, и меня тянуло поставить ему подножку, чтобы он кубарем покатился с лестницы.

Мы сидели в комнате на разных кроватях, скрестив ноги. Я пила маленькими глотками горячий чай и вертела в руках баночку духов, которую снова подсунул мне Себастьян.

Звенящая тишина убивала. В голове роем клубились мысли, но одна из них жалила больнее других. Почему мне не хочется кричать? Ругаться, лезть в драку или хотя бы ответить Себастьяну чем-то похожим на то, что он сказал сегодня утром. Я украдкой поглядывала на него, пока он отвлекался на завывающий за окном ветер.

Неужели мне и правда стало всё равно? Конечно, его слова ударили в самое сердце. Они сделали больно, что хотелось сжать челюсти и зажмуриться так, чтобы исчезнуть. Но эмоции… вспышки, которые раньше возникали по малейшему поводу, больше не посещали меня. Гнева нет, нет и чувства счастья, от которого хочется подпрыгивать до потолка, а то и до небес. Как же я скучаю по…

— Думаешь об Уизли? — перебил мои мысли Себастьян. На удивление сказал не ядовито, а вполне себе спокойно. Я устало ухмыльнулась — они только и умеют, что друг о друге спрашивать?

— А если и думаю, то что?

Он не успел ответить — ручка двери поползла вниз, и в комнату зашла раскрасневшаяся от мороза тётя Ася.

— Амелия, я не могу найти… батюшки! Что ж это творится? — она закрыла лицо ладонями, вытаращив глаза.

Тётя Ася не говорила по-английски, поэтому мы не поняли ни слова, но судя по её эмоциям, она была чем-то очень недовольна.

— Это из-за того, что я съел все пирожки? — испуганно вжавшись в стену, прошептал Себастьян.

— Не знаю! — я отмахнулась. — Хотя… наверное, я поняла, в чём дело.

Я встала с кровати, протягивая руки к бедной женщине. Попыталась изъясниться жестами, чтобы она точно поняла, что я хочу ей сказать:

— Мы, — указала на нас с Себастьяном, — просто чай вместе пьём. — Кивнула на кружку. — А спим, — сложила ладони у лица лодочкой, — в разных комнатах. — Замахала руками в разные стороны дома.

Тётя Ася, возвращая самообладание, закивала и наконец расплылась в улыбке, шумно и облегчённо выдохнув. Громко захохотала и, наверное, позвала нас ужинать. Мы до конца так и не разобрались.

Оставшись одни, с некоторое время молчали, обдумывая то, что сейчас произошло.

— Мы разве спим в отдельных комнатах? — первым нарушил тишину Себастьян.

— С сегодняшнего утра — да. — Я перекатилась пару раз с пятки на носок и вышла в коридор.

***

Почти две недели ушло на акклиматизацию: я отошёл через несколько дней, а вот Амелию всё ещё периодически рвало по утрам, и сильно болела голова.

Мы спали в разных комнатах, и это было безгранично мучительно. Для меня. Для неё не знаю, но хотелось бы верить, что она так же, как и я, перед сном думает о нас. О нашей совместной ночи в палатке, о том утре, после которого она убежала к Уизли.

Я всё представлял, как она лежит одна в комнате, как смотрит в потолок, смыкает веки и сладко засыпает, а мне не позволено быть рядом.

Мы поужинали, выпили чай и разошлись по своим комнатам: завтра предстоял трудный день, к тому же должна прийти почта из Лондона. Я сгорал от нетерпения прочитать письмо Оминиса, как у них идут дела, а Амелия, судя по её сегодняшней задумчивости, ждала письма от Уизли.

Целый день она крутилась волчком по дому: сходила с тётей Асей за водой раз пять, помыла посуду, вскипятила чайник и позволила ему остыть, а потом снова вскипятила. Заламывала руки, выглядывала в окно и курила, курила, курила.

Вот и сейчас, когда я лежал на спине и прислушивался к метели снаружи, до меня донёсся еле слышный скрип двери её комнаты. Я поднялся, спешно натянул ботинки и накинул на плечи выданный Корбеттом тулуп.