— Полюбуйся! — сказал Джинн. — Это тот самый «Гррб», о котором ты постоянно твердишь. Он вырос у тебя оттого, что ты бессовестный лентяй и бездельник. Работа началась с понедельника, сегодня четверг, а ты до сих пор ещё не принялся за работу. Но теперь ты начнёшь работать!
— Как же я буду работать, если у меня огромнейший Гррб? — спросил Верблюд.
— А это тебе в наказание! — ответил Джинн. — За то, что ты прогулял трое суток. Но теперь ты можешь работать три дня без всякой пищи, потому что ты будешь есть свой собственный Гррб. Жил же ты три дня одним только «Гррб». После этого, я надеюсь, ты не станешь говорить, что я о тебе не забочусь. А теперь уходи из Пустыни, ступай к Коню, Псу и Быку и смотри веди себя хорошо.
И пошёл Верблюд со своим горбом к Коню, Псу и Быку. И до сих пор он таскает на спине свой горб (мы не говорим уже «Гррб», мы говорим «горб», чтобы не обидеть Верблюда), и до сих пор он не может наверстать трёх дней, которые он прогулял вначале, когда земля была новая, и до сих пор он не может научиться, как нужно себя вести6
.Откуда у носорога шкура
Воспроизведено по книге
«Сказки» © Москва: «Детгиз», 1956Перевод с английского
К. ЧуковскогоСтихи в переводе
С. МаршакаРисунки В. Дувидова,
Говарда Брауна и Пола БренсомаВ некотором царстве, в некотором государстве, на Красном море, у самого берега, стоял Необитаемый остров. На острове жил парс7
, а у парса была шапка, и она блестела на солнце, как солнце.Только и было добра у парса, что шапка, да нож, да печка, — а вам эту печку трогать руками нельзя.
И вот один раз взял парс изюму, и муки, и воды, и слив, и сахару, и всякой всячины, смешал всё в кучу и сделал себе пирог, великолепнейший волшебный пирог в двадцать сантиметров длины, тридцать сантиметров ширины; и поставил его на печку: ему, значит, можно было подходить к этой печке. И так он пёк этот пирог, что тот зарумянился, и дух от него пошёл восхитительный.
Но только парс открывает рот и хочет съесть свой пирог, смотрит — идёт Носорог; а у Носорога на носу рог, и глазки у него поросячьи, и манеры у него очень плохие.
В те времена Носороги носили шкуру в обтяжку, без единой складочки, и очень смахивали на деревянных, игрушечных, только были, понятно, крупнее. Всё же они и теперь невоспитанные, и прежде были невоспитанные, и всегда будут невоспитанные.
Носорог сказал:
— Угу!
И покинул парс пирог, и бросился к пальме, и, в чём был, полез на верхушку; а был он в одной только шапке, и шапка блестела на солнце, как солнце.
И ткнул Носорог его печку носом, и печка перевернулась вверх дном, и покатился пирог по песку, и поддел Носорог пирог на рог и стал его есть, а съевши, ушёл в безлюдную, необитаемую пустыню, по соседству с островами Мазандеран, Сокотра и мысами Великого Равноденствия.
Тогда парс слез с дерева, поставил печку на ножки и проговорил такое заклятие:
И, ах, — это было неспроста!
Потому что прошло пять недель, и в Красном море наступила жара, и каждый стал сбрасывать с себя всю одежду. Парс сбросил с себя шапку, а Носорог шкуру, перекинул её через плечо и пошёл купаться. Тогда ещё шкура у Носорогов застёгивалась на животе на три пуговицы и была похожа на резиновый плащ.