Редкая профессия

Через месяц, говорят, он начал пить горькую.

Обидно (Ненаучная фантастика)

В палате было тихо. Больные дремали, а в дальнем углу кто-то стонал во сне.

— Тяжкая у меня профессия, — сказал Шансонетов, обращаясь к соседу в надежде завязать разговор, — жестокая и опасная.

Сосед, здоровенный детина, приоткрыл один глаз и посмотрел на Шансонетова, затем вздохнул и отвернулся.

Окрыленный вниманием публики Шансонетов продолжал:

— По профессии я — поэт. Поэт-сельскохозяйственник. У нас, знаете, теперь многие так узко специализируются. То же разделение труда, прогресс. Одни жар мартена воспевают, другие тяжелое машиностроение, третьи кипучесть новостроек, а мне вот уборочные и озимые достались. В общем-то, тема перспективная, работы хватает. Одно плохо: на село выезжать приходится выступать перед колхозниками, делиться творческими планами, а многие из слушателей, прямо скажу, современной поэзии не понимают. Один мне в клубе так при всех и заявил. Надоело! — говорит. — В поле целый день пашешь, в клуб отдохнуть придешь — опять про тракторы. Катись ты, — говорит, — со своими стишками… Да… И послал он меня довольно-таки далеко. Лучше, говорит, — пусть Митька, который из самодеятельности, нам что-нибудь из Пушкина или Есенина почитает.

Ну, а где уж мне с классиками конкурировать. Вот я и говорю — не понимают у нас современной поэзии. Не ценят усилий наших. А между тем, как я уже упоминал, профессия у меня опаснейшая, мне за мою вредность молоко полагается, но не дают, не понимают.

— Вот намедни, — Шансонетов, как опытный оратор, сделал многозначительную паузу, дабы все великолепие последнего слова дошло до слушателя, — подался я снова в поля за впечатлениями. Денек свежий, солнечный выдался. Дай, думаю, погуляю по гектарам. Иду, не спешу, листаю авторский экземпляр своей новой поэмы про свинью-рекордсменку… И вдруг кто-то меня как за ухо цапнет. Чуть я не помер от испуга. Оборачиваюсь. Вижу перед собой странное животное: морда, копыта, хвост — все, как у лошади, и еще пара крыльев на спине. Крылья могучие, метров десять в размахе будут. Я, естественно, шарахнулся от него в сторону. А оно, лошадь эта летающая, за мной, все мордой ко мне тянется. Ну чего, думаю, прицепилось? А оно у меня из рук авторский экземпляр — хап! И давай пережевывать.

Я ему:

— Стой, — кричу, — это несъедобно! Что ты, гад, делаешь!

А оно жует и на вопли мои не реагирует. Потом, вижу, почувствовала, что не овес — выплюнула. Затем глаз на меня скосила и смотрит как-то недобро. Мне бы дураку удрать, а я за пережеванной поэмой нагнулся, думал: расправить листы можно. Вот тут-то оно мне и врезало. Развернулось и задним копытом…

Вот второй месяц лежу. На тамошнего председателя колхоза в суд хочу подавать, пусть не распускает скотину.

Обидно…

Бедный Йорик (Историческая фантастика)

— Шекспир моя фамилия. Уильям, — сказал грустный человек лет тридцати пяти, отвешивая учтивый поклон тощему лысому старцу, с важным видом дремавшему за огромным пыльным столом.

Старик снисходительно кивнул и, приоткрыв левый глаз, посмотрел на вошедшего.

— Шекспир, говорите? Знакомая вроде фамилия. Вы, собственно, по какому вопросу?

Шекспир достал из портфеля папку с рукописью.

— Я тут, знаете, пьеску принес, — сказал он просительно. — Хотелось бы издать, так сказать, в назидание потомству… Вот милорды уже смотрели, и герцог тоже, говорят, ничего, остро, свежо, кое-кому даже нравится. Неплохо было бы, чтобы и вы, сэр редактор…

— Гм! — сказал старец, поправляя кружева на рукавах камзола. — Что ж, посмотрим, оценим, поправим, укажем. — Он взял рукопись и, кивнув автору на стул для посетителей, уставился на титульный лист.

— Спасибо, я постою, — застенчиво ответил великий драматург.

— Гм! — снова повторил старец, охая и покряхтывая. — Гамлет. Ага, принц датский. Это хорошо! Это вы молодец, Очень предусмотрительно с вашей стороны. Наших принцев, конечно, лучше не трогать, так, знаете ли, спокойнее, а датских? Датских — можно. — Старец откашлялся и строго взглянул на Шекспира. — Садитесь, молодой человек, я решил немного полистать вашу пьеску — дать ей, так сказать, предварительную оценку, а это, возможно, займет часик, другой. Присаживайтесь, в ногах правды нет.

Повинуясь сердитому взгляду старца, Шекспир присел на краешек стула.

— По-хорошему-то полагается, конечно, отдавать рукописи на детальное рецензирование, но это, как вы знаете, дело долгое. Вон все шкафы. завалены произведениями, годами лежат. — Редактор подцепил со стола двумя пальцами пожелтевший от времени манускрипт.

— Вот, например, — сказал он, поправляя очки и сдувая пыль с обложки. — Некий Гомер прислал, из Греции кажется… «Одиссея»… Надо бы посмотреть, да все руки не доходят· Так что сидите, считайте, вам повезло, я уж при вас поковыряю ваши художества. Так оно быстрее будет, и безболезненней.