Герман молчал, роясь в памяти и отыскивая обрывки воспоминаний о катастрофе. Образы накатывали волнами и были обрывочными, но не оставляли сомнений в правдивости слов доктора и «Востока». Он вспомнил ужас, который испытывал во время падения. Вспомнил, как его поздравляли с тем, что он выжил и все многочисленные сожаления о потере ног. Вспомнил, как долгие месяцы пил, как хотел утопиться в ванне, но так и не смог. Вспомнил дочку — малышка Вика, плачет у его кровати, гладя на его увечья. Постепенно он вспомнил все, и на глазах выступили слезы.
— Подумай, кто мы есть, Герман, — сказал «Восток». — Я всего лишь железка или металлолом, как ты и говорил, но я живу, и ты еще можешь жить. Разве не я подарила тебе самые сильные эмоции в твоей жизни?
Герман ничего не ответил. Он подкатил коляску к креслу, в котором недавно очнулся и перебрался в него.
— А вернуть меня к семье ты можешь?
— Ты точно хочешь этого? Твоя жена, судя по всему, еще та стерва.
— Я хочу увидеть дочь.
— Хочешь, она полетит с нами?
— Да.
— Договорились, — ответил «Восток», снова сменив свой голос на нейтральный мужской. — Готовы к полету, капитан?
— Готов, — ответил Герман.
И они полетели.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Богдан Гонтарь
За шторами
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Один и тот же ублюдочный тягучий сон каждую ночь. Раз за разом.
Я, Санжар и рыжая — у меня в квартире. Зеленые стены, расправленная кровать, окно нараспашку. Во сне губы шевелятся, но ни слов, ни звуков нет, кроме смутного шороха на границе сознания, как будто скребут обломанные ногти по паркету.
Саня с рыжей проходят в спальню, раздеваются, я смотрю на них в приоткрытую дверь. Санжар кидает вещи на сушилку возле кровати, девушка сбрасывает платье на пол. Она ложится на спину и раздвигает ноги. Меня не покидает назойливое ощущение, что не я один смотрю этот сон. Будто еще пара глаз жадно наблюдает за соитием. Рыжая что-то говорит, но вместо слов — лишь ногти по паркету и хриплое дыхание. Я захожу к ним. Санжар отводит взгляд, пока я стягиваю с себя футболку. Внезапно, как по команде, их взгляды устремляются в коридор.
Рыжая встает, укутывается в одеяло и растворяется в полумраке прихожей. Санжар темнеет лицом. Молчит. Он всегда молчит в этом сне. Возвращается Рыжая, за ней двое в полицейской форме. Один коренастый, крепко сбитый. Второй длинный, нескладный, с запавшими глазами. Питбуль и Аист. Что-то говорят, я вижу шевеление их бледных губ. Тяжелое надсадное дыхание за спиной, откуда-то из-за штор. Щелканье, перестук костей по полу.
Менты подходят к Санжару вплотную, длинный держит руку на кобуре. Второй обманчиво расслаблен. Санжар неуловимо скользит вперед, разрывая дистанцию. Короткий страшный удар, и Питбуль оседает с перебитым кадыком. Держится за горло, жадно пытается глотнуть воздуха, пунцовое лицо глупое, как у ребенка. Длинный не успевает достать табельное. Санжар хватает его руками за голову и, подпрыгнув, бьет коленом в подбородок. Брызги крови. Поднатужившись, Санжар скручивает шею полицейскому. Питбуль уже почти не шевелится, лишь слегка подергивается левая нога.
Рыжая сидит на кровати, отстраненно глядя на происходящее, а мы волочим тела в коридор. На штанах Аиста расплывается пятно, и даже во сне я чувствую острый запах мочи. Все молчат. За шторами тишина. Таится, выжидает. Санжар вытаскивает ПМ из кобуры длинного и возвращается в комнату. Я следом, растерянный и напуганный. Меня омывает прибой жаркого страха, паники и растерянности. Санжар одевается, стоя спиной ко мне, и я пытаюсь заговорить с ним, спросить, что делать дальше, но вместо слов лишь скрип по паркету и стучащие косточки. Санжар не отвечает, и я шагаю к нему. Рыжая сидит, не шевелясь. Я замолкаю — эти ногти будто застряли у меня в горле.