Redrum 2017

— А для чего ты хочешь стать актрисой? Ты получаешь удовольствие от того, что отдаешь чужим людям эмоции. Тебя ведь этому учат, да? Люди приходят в театр, чтобы полакомиться ощущениями. Одним по вкусу твоя радость, другим — грусть. Третьи любят погорячее, а четвертые — чтобы можно было подумать. Ты никогда не задумывалась о том, что актерская игра — это хорошо приготовленный десерт? Лакомство. Людская жизнь сера и невыносима, как ежедневные бизнес-ланчи на работе или бич-пакеты на ужин. Им хочется лакомства. То, что ты называешь искусством, всего лишь чиз-кейк из эмоций. Вкусный он будет или нет — зависит от мастерства, — в темноте откашлялись. — Изобрази, пожалуйста, испуг. Как будто ты увидела таракана.

Пальцы Лизы вцепились в стул так сильно, что она чувствовала, как болезненно отходит ноготь на одном из пальцев. В голове кружился ворох мыслей, но не было ни одной спасительной — той самой, которая по всем законам жанра должна была прийти в подходящий момент.

Вместо этого она вдруг представила таракана, выползающего из сливного отверстия раковины. И раковину увидела — старую, с пожелтевшими краями и пучком кошачьей шерсти, намотанном на металлической решетке отверстия… Вновь что-то холодное и влажное дотронулось до ее кожи на лице, растянуло веки, приоткрыло рот, поелозив по потрескавшимся губам, смяло щеки и лоб. Заболела голова — что-то внутри головы! Лиза почувствовала, будто под черепом, в области левого виска, что-то шевелится, беспокойно ерзает, пытается выбраться наружу, скребется лапками… О, этот звук! Внезапная боль заставила Лиза вскрикнуть. Кажется, порвалась кожа на виске, и что-то маленькое и липкое побежало по лицу.

Теперь уже Лиза закричала что было сил. Завопила. Заверещала. Замотала головой, пытаясь стряхнуть что-то, что выбралось из-под ее кожи. А нечто невидимое и маленькое пробежало по подбородку, коснулось губ усиками и… Пропало.

Из темноты рассмеялись.

— Извини. Я просто немного усилил эффект. Вишенка на торте, все дела. Очень вкусно, спасибо! Ты справляешься!

Лиза почувствовала чужое дыхание. Кто-то сопел и втягивал носом воздух. Кто-то нюхал ее лицо. Кожа как будто отслаивалась, какие-то частички, мягкие и твердые комочки под хрупким слоем эпидермиса… Мышцы?.. Может быть, эмоции? Нечто из темноты забирало ее эмоции. Пожирало их, как десерт.

По щекам потекли слезы.

— Не надо так, — сказали, как будто с сочувствием. — Смотри на жизнь проще. Актеришки из театров похожи на многоразовые жевательные резинки, тебе же повезло стать блюдом дня! Ты умеешь изображать боль?

Что он от нее хочет?

— Боль… — мягко повторили из темноты. — Настоящими актерами становятся только через боль. Настоящий актер — это пластилин, из которого можно вылепить что угодно. Если пройдешь тест, я обещаю, возьму тебя на работу. Тебе же нужна эта работа?

Как бы она хотела сейчас сказать «нет», выбежать из комнаты и никогда больше не возвращаться! Прочь из города, в родной Владимир, к родителям, помириться!

Конечно же, чуда не произошло. Что-то из темноты взяло ее за щеки и с силой дернуло. Кожа отслоилась — Лиза чувствовала, как она отходит от черепа, словно луковая кожура — с треском лопается на затылке. А в это время что-то подхватило ее руки и вывернуло локти. Кости сломались, будто сухие ветки. Огненная боль растеклась по телу, и Лиза закричала, не в силах сдерживаться. Ее тело ломали, мяли, изгибали. Кто-то вышиб стул. Лиза упала, кожа с лица сорвалась. В рот, в ноздри хлынула кровь. Крик перешел в кашель. Хрустнула коленная чашечка на левой ноге.

— Великолепно! — сказали из темноты. — Талант!

Кажется, Лизу отпустили. Она лежала в пыли, глотая собственную кровь, в полнейшей темноте, и не понимала, почему все еще жива. Где-то в глубине растерзанного тела трепетало сердце.

— Вы приняты, — голос говорившего дрожал то ли от удовольствия, то ли от усталости. — Нет, правда. Вкус ваших эмоций выше всяких похвал. Мне нравится. Из вас еще лепить и лепить.

Где-то раздался скрип двери. Полоска света разрезала черноту и ослепила. Лиза не могла моргнуть. Перед глазами замелькали черные и красные точки.

На полу, покрытом пеплом или влажным песком, отчетливо виднелись следы ног — продолговатые, с вытянутыми пальцами и когтями. Нечеловеческие следы.

— Извините, — раздался женский голос той самой секретарши, что сидела в коридоре в холле. — Тут ваш знакомый пришел. Попросить подождать или как?

— Ксюшенька, зови немедленно! — сказали из темноты. — Это даже хорошо! Вовремя!

Любое движение вызывало непереносимую боль. Лиза застонала снова. На земле вокруг лица собралась лужа крови. Кровь забивалась в нос при каждом вздохе. Сквозняк больно резал обнаженную плоть на месте губ и щек.

Дверь отворилась шире, свет залил помещение, осветив ряды кресел с овальными металлическими номерками на спинках, уходящие в темноту.

— Здравствуй, уважаемый, — произнесли с порога, и Лиза сразу узнала этот голос.

— Павел Эдуардович, рад видеть! Какими судьбами?

— Заглянул, знаешь ли, проверить, как проходит собеседование. Как тут наша девочка, справляется?