Рефлексия

Принялся спокойно, абсолютно спокойно обдумывать свое житие. Подумал о маман, о Борисе — немного, но мысли упрямо стремились к Алику. Что толку обвинять его во всем, хотя что правда, то правда, все произошло именно по Аликовой вине. Но что толку — изведешься, сожрешь себя. Надо не так. Раз Алик виноват, пусть Алик и расплачивается. У приятеля, между прочим, прибыльное дело, это он жене вкручивает, что в деньгах не купается, ну, это правильно, хоть это по-мужски, хоть на это ума хватило. На самом-то деле наверняка не слабо заколачивает. А что ему: работа не бей лежачего, свадьбу провести, как два пальца описать. Вот пусть и берет Валеру к себе в дело. Сперва Валера посмотрит, как они с тем разговорчивым — как его, Володя, да работают, а после сможет сам вместо Володи тамадить. Тамадой работать большого ума не надо, надо печень здоровую иметь. Что там, два притопа, три прихлопа. За пару недель научится при желании? Да легко! Программы у Володи позаимствует. Связи у Алика накопились, Алик станет сам «халтуры» сшибать как миленький! Но звонить ему сейчас не стоит, пусть Алик позвонит, а он позвонит, куда денется, всегда звонил. И когда Валера на своей жене, Аликовой бывшей невесте, женился, и когда с Викой все так повернулось. Звонит потому что зависит от Валеры. Где же еще Алику и посмотреть-то на нормальных мужиков, должен у любого человека эталон нормальности существовать, а к кому Алик обратится в своем окружении? Кроме Валеры, не к кому. Но самому бы не сбиться с курса — вот уж, пожалуйста, рассуждать начал. С другой стороны, правильно. Эталон эталоном, а для начала надо на его языке поговорить, чтоб не спугнуть, а то еще решит, чего доброго, что Валера не пригоден к шибко интеллектуальной работе придурка на свадьбе. Надо с ним, с Аликом, порассуждать, показать, как он умеет мозгой туда-сюда раскидывать, умные слова заворачивать в бесконечные фразы. И дать понять, что Вику Алик ему сам подложил — что истинная правда, но завернуть тонко, не сразу, чтоб не обидеть. И жизни Алика учить тоже нежно, не с ходу наезжать. Он ведь позвонит или придет, чтоб его жизни поучили. Ни в коем случае нельзя обнаруживать свое превосходство, а беседовать, как с равным, как с нормальным мужиком и ненавязчиво, тактично гнуть свое. Алик привык слушать. Это он про себя философствует, а с нормальными мужиками — только слушает. Главное — тактично. И ни Боже мой, не упоминать о его паскудной манере и тяге к рассуждениям. Все получится. Все устроится.

Жене, что ли, еще раз позвонить? Или за пивом сходить? Завтра не на работу, можно размяться пивком. А с Аллой не стоит связываться, мороки больше.

Алик и Валера (продолжение)

— Знаешь что, — старательно пристраивая локоть на краю стола, сказал Валера (он был привычно пьян), — я бы понял, если бы ты пришел набить мне морду.

Тут Валера самодовольно усмехнулся, мысль о том, что Алик может поднять на него руку, оказалась чрезвычайно забавной и демонстрировала явное Валерино преимущество.

— Но ты пришел с водкой, с очередными рассужденьями. Они вредоносны, твои разговоры, они ничего не дают, запутывают даже то, что просто и очевидно. Ты сам-то знаешь, чего хочешь, или ты, как баба, не в состоянии понять сам себя? Думаешь, мне так нужна была эта Вика, твоя, как мать говорит, посикушка? Ты сам все и подстроил, свинтил за водкой, оставил нас наедине, а девочка была хорошо разогрета, очень даже настроена, свербело у нее, понимаешь? Им же всем одного надо. Чтоб женщина была довольна жизнью и тобой, надо трахать ее, сколько здоровья хватит, а не отношения выяснять и нагнетать атмосферы. С бабами надо попроще и повеселее, с сарказмом об оргазме, так сказать!

Привычный натюрморт на столе, составленный из бутылок, душистых шпрот, крошек и рюмок, сбивал Алика. Он думал о чем угодно, только не о том, что слышал, пытался услышать. Мысли то обгоняли одна другую, то текли параллельно, омывая друг друга, как несмешивающиеся потоки, как, допустим, тяжелый и плотный масляный поток в быстром движении желтой воды, перемешивающей мелкий песок со дна неведомого ручья; наталкивались на внезапную преграду, поваленное бревно или огромный серый валун, когда струи начинали вскипать, пытались смешаться в общем преодолении враждебного им предмета, но все равно, темная масляная оказывалась неизменно наверху, а песок, сколь ни был легок, оседал, образуя миниатюрную отмель. На песке лежали сожаления, что так вся жизнь и пройдет за ненужными застольями, за водкой, которая уже не лезет в горло, но пить все равно приходится, получается, что надо пить, как будто это поможет вернуться туда, в те первые совместные пьяночки, когда все было забавно и обратимо. Масло разливалось на отмели пленкой, залепляло глаза, уши: зачем я пришел, это совершенно бессмысленно, ничего нельзя ни объяснить, ни поправить, ничего нельзя сделать с собой, помочь вообще никому нельзя.