Реформатор

Подавляющая часть чиновников аппарата ЦК доклад Хрущева встретила отрицательно, но открытых разговоров не было. Шушукались по углам: “Не разобрался Никита. Такой удар партия может и не пережить”. Под партией аппарат имел в виду себя. В практической работе он с ходу начал саботировать решения съезда. Точно так же аппарат повел себя и в период Перестройки»³¹².

Секрет Полишинеля

«Секретный» доклад буквально потряс страну, но секретным он оставался не более пары недель.

Насколько я знаю, отец и не собирался держать в тайне информацию о сталинских преступлениях. 9 февраля, когда зашла речь о докладе, говорили не о секретном докладе. Отец предлагал членам Президиума ЦК покаяться перед партией, перед людьми, как можно себе представить покаяние секретным?

Вопрос о секретности доклада всплыл только 13 февраля, на Президиуме ЦК: «На закрытом заседании съезда сделать доклад о культе личности» без упоминания докладчика и чуть подробнее в виде официального решения: «Внести на Пленум ЦК КПСС предложение о том, что Президиум ЦК считает необходимым на закрытом заседании съезда сделать доклад и утвердить докладчиком Н.С. Хрущева»³¹³.

Отец пошел на компромисс: Молотов с Кагановичем и иже с ними соглашаются на доклад, он же, в свою очередь, соглашается доклад засекретить. В тот момент для него главное – сделать доклад, произнести, казалось бы, непроизносимые слова, а дальше «слово – не воробей, вылетит – не поймаешь».

Теперь, после съезда, пришла пора, считал отец, выпустить слово из клетки секретности. Как только редакционная группа привела текст доклада, вернее отступления отца от текста, в удобочитаемый вид, он предложил разослать его по партийным организациям, ознакомить с докладом всех членов партии. Аргументы отца звучали весомо: «Мы не можем, как прежде, отгораживаться от партии стеной».

Коллеги по Президиуму вынужденно согласились с отцом, а он тут же пошел дальше, настоял на необходимости прочитать доклад не только партийцам, но и комсомольцам: они идут на смену старой гвардии и имеют право знать правду о прошлом, пусть и о неприглядном прошлом. Тем самым отец делал секретный доклад достоянием около семи миллионов членов партии, плюс почти восемнадцать миллионов комсомольцев, плюс их друзья, чада и домочадцы.

5 марта 1956 года Президиум ЦК постановил: «1. Предложить обкомам, крайкомам и ЦК компартий союзных республик ознакомить с докладом Хрущева Н.С. “О культе личности и его последствиях” на ХХ съезде КПСС всех коммунистов и комсомольцев, а также беспартийный актив рабочих, служащих и колхозников.

2. Доклад тов. Хрущева разослать партийным организациям с грифом “Не для печати”, сняв с брошюры гриф “Строго секретно”»³¹⁴.

Тем самым снялись последние ограничения: «беспартийный актив» включал в себя всех, кому захотелось бы узнать правду о Сталине. В типографии газеты «Правда» доклад отпечатали в виде ярко-красной брошюры многотысячным тиражом, поставили в правом верхнем углу гриф «Не для печати» и специальной почтой разослали по всей стране.

Но еще до рассылки доклада Москва наполнилась слухами. Мучимый любопытством, я полез к отцу с расспросами, вместо ответа он просто протянул тоненькую книжицу.

– На, читай. Потом верни мне, – произнес он, как мне показалось, слишком уж равнодушно.

Прочитанное привело меня в ужас, хотя я уже кое-что и знал. «Образование» началось с обвинительного заключения по делу Берии. Оно попало мне в руки в конце 1953 года. Тот промозглый осенний вечер запомнился мне в деталях. Отец вернулся домой с разбухшей больше обычного папкой. В столовой вытащил из нее увесистый том в стандартном «государственном» серо-голубом бумажном переплете и, оставив остальные бумаги, как обычно, на обеденном столе, направился с загадочной книгой в кабинет.

Я последовал за ним. Вечерами я старался не упустить ни минуты общения, ходил за отцом как привязанный. К тому же меня разбирало любопытство: столь объемистые документы отец домой не приносил, вечерами ограничивался текущей почтой.

Оставив том на письменном столе, отец ушел в спальню переодеться. Заглянуть в привлекшую мое внимание книгу я не посмел, даже не подошел к столу, издалека старался разобрать набранное не особенно крупными буквами заглавие. Мне удалось прочитать первые два слова: «Обвинительное заключение…», когда вернулся отец, он так и застал меня с вытянутой шеей. Отец подошел к столу, постоял недолго, как бы примериваясь, а потом сунул том мне в руки. Это оказалось подготовленное прокуратурой обвинительное заключение по делу Берии и его ближайших помощников.

До суда оставалось несколько дней (я тогда об этом и не подозревал), и по сложившейся еще в тридцатые годы практике генеральный прокурор направил результаты своего дознания на высочайшее утверждение. Серо-голубой «кирпич» разослали членам Президиума ЦК.

– Хочешь прочесть? – с оттенком сомнения произнес отец, казалось, он еще до конца не решил, стоит ли приобщать меня к столь неприятным секретам.