Реформы Ивана Грозного. (Очерки социально-экономической и политической истории России XVI в.)

В литературе, однако, нет четкости при характеристике политических противников Глинских. С. В. Бахрушин в последней работе вообще снял вопрос об участии боярских группировок в борьбе с правительством Глинских в ходе восстания 1547 г.[1250] Неверную оценку коалиции бояр, выступивших против Глинских, дает И. И. Смирнов. Для него Глинские являются одной из группировок «княжат и бояр»; им противостояли Макарий, Захарьины, Адашев и Сильвестр, руководители «группировки, опиравшейся на дворянство и посад»[1251]. С этими суждениями согласиться трудно. Глинские в последние годы боярского правления, хотя и не вполне последовательно, выступали за укрепление великокняжеской власти (взять хотя бы факт коронации Ивана IV в январе 1547 г.). Основную часть их политических противников из среды господствующего класса составляло реакционное боярство. Об этом, несколько сгущая краски, прямо писал Иван Грозный Курбскому («наши изменные бояре… наустиша народ»[1252]). Зато для такого идеолога боярства, как князь Курбский, «всему злому начальник» был Михаил Глинский[1253]. Складывалась обстановка, напоминающая восстание 1648 г., когда против правительства боярина Морозова, сторонника складывавшегося абсолютизма, выступала княжеская оппозиция, использовавшая в своекорыстных целях недовольство посадских масс столицы.

23 июня («после пожару на 2 день») Иван IV с некоторыми боярами приехал в Новинский монастырь навестить больного митрополита Макария[1254]. Здесь при молчаливом сочувствии митрополита бояре начали обвинять в поджоге Москвы бабку царя — Анну Глинскую, якобы она «вълхвъванием сердца человеческия вымаша и в воде мочиша и тою водою кропиша и оттого вся Москва погоре»[1255]. С этим утверждением выступил благовещенский протопоп Федор Бармин, боярин князь Федор Иванович Скопин-Шуйский и Иван Петрович Федоров. Сходную же позицию, очевидно, заняли князь Юрий Иванович Темкин-Ростовский, Григорий Юрьевич Захарьин и Федор Михайлович Нагой. Все эти лица упомянуты в приписке к Царственной книге (около 1567–1568 гг.). Д. Н. Альшиц, ссылаясь на отсутствие сведений о причастности И. П. Федорова и других бояр к московским событиям 1547 г. в других источниках, поставил вопрос, не знал ли Грозный «что это восстание обошлось без бояр и царских духовников»[1256]. Не давая прямого ответа, Д. Н. Альшиц вместе с тем указывает, что в рассказе были названы имена, «в отношении которых проверка была невозможна» (ибо они все умерли к 1568 г.). По нашему мнению, приписка не вызывает сомнений в ее достоверности. Трудно допустить, пишет Д. Н. Альшиц, чтобы лица, спровоцировавшие восстание, оказались совершенно безнаказанными. Но, как мы увидим ниже, И. П. Федоров и другие названные деятели после восстания заняли важнейшие посты в государственном аппарате, так что об их «наказании» не могло идти и речи. Гораздо труднее предположить, чтобы Иван Грозный измыслил участие всех известных деятелей в событиях, о которых современники хорошо помнили. И если б, наконец, он действительно хотел найти мнимых виновников, то он должен был бы назвать среди них прежде всего своих врагов. Однако, кроме И. II. Федорова, ни один из названных лиц не подвергся опале[1257]. Дело, очевидно, заключалось в том, что реальные лица, о причастности которых к восстанию было неудобно писать в 1553–1555 гг. (при составлении Летописца начала царства), в 1568 г. были названы в связи с общей тенденцией Ивана Грозного тщательно отмечать все боярские «смуты».

Состав этой группировки не случаен. Перед нами в основном сторонники боярской оппозиции, возглавлявшиеся Шуйскими[1258]. В годы боярской реакции князь Ю. И. Темкин-Ростовский прямо поддерживал Шуйских[1259]. В декабре 1543 г. он и князь Ф. И. Скопин-Шуйский после казни Андрея Шуйского были отправлены в ссылку[1260].