Регина

Регина тихо плакала в его объятьях. От счастья, что он её простил, что она смогла подарить ему дитя. И от горя, потому что знала — Бюсси уже нет в живых и никогда более на этом свете она его не увидит. Луи был мёртв, она чувствовала разлитую в воздухе печаль, осенний ветер доносил до неё запах его крови. Запах смерти. В тот же миг, когда его сердце остановилось, её было разбито вдребезги. Всё, что отныне держало её на земле — ребёнок. Своей любовью она погубила всех: и Луи, которого любила она, и Этьена, который любил её, и Анну, любившую Бюсси. Она сломала столько жизней, но оставалась ещё одна, которую она должна была сохранить любой ценой — жизнь своей дочери. Дочери Филиппа. Быть может, сама судьба послала ей последний шанс исправить ошибки, замолить грехи.

Они не успели. Регина ничего не успела исправить. Филипп не успел дать своё имя ребёнку и назвать своей женой единственную любимую им женщину.

В полдень они остановились на ближайшем постоялом дворе, чтобы Регина смогла хоть немного отдохнуть, привести себя и ребёнка в более-менее приличный вид. Пока Софи помогала хозяйке, Филипп ушёл договариваться со священником.

Он шёл по пыльной проселочной дороге и улыбался всем, кто попадался ему навстречу. Люди кланялись изысканному горделивому дворянину, а когда он проходил мимо, оглядывались и долго смотрели вслед: редко доводилось им видеть человека с такой сияющей улыбкой, с глазами, которые лучились счастьем.

Он действительно был счастлив. Словно не было этого года разлуки, ревности, горечи, тревоги. Словно всё это время Регина была рядом с ним и любила его. А Бюсси был только сном, звучащей вдали грустной сказкой. Потому что сегодня сбывалась мечта Филиппа — он поведёт к венцу самую удивительную, самую прекрасную женщину на свете. Мать его маленькой, чудесной доченьки. Сейчас значение имело только это. И продолжая нести в себе это обманчивое счастье, эту переливавшуюся через край радость, он говорил со священником, покупал нежные полевые цветы, ласково кивал встречным прохожим и бросал чумазой детворе мелкие монеты. И пусть он совсем иначе представлял себе и венчание с Региной, и крещение своего первенца — гораздо пышнее, праздничнее, роскошнее, чем эта почти тайная, поспешная церемония в каком-то селе, — но он был счастлив.

Чаша, полная радости и любви, вдребезги разбилась на постоялом дворе. Уставшая, измученная, но нарядная и тихо улыбающаяся Регина, ждала его в таверне. Софи, сидела у окна и баюкала спящего ребёнка. Юные оруженосцы и пажи зубоскалили во дворе с двумя молоденькими, румяными служанками, когда дробный стук десятков копыт и окрик "Именем короля!" иерихонской трубой разрушили безмятежную синеву сквозного осеннего дня и счастье Филиппа, казавшееся уже таким реальным и близким, в одно мгновение превратилось в мираж, растворяющийся в пыли, поднятой копытами лошадей. Отряд королевской гвардии окружал постоялый двор, отрезая пути к спасению.

И Филипп со своими людьми, как за день до этого Луи де Бюсси, ввязался в неравный бой. Спасти Регину любой ценой и погибнуть с честью самому — всё, что он ещё мог успеть на этой земле. Его оруженосцы и пажи Бюсси, в своё время прошедшие хорошую школу верности и дерзости у своего сюзерена, не сговариваясь и не дожидаясь приказа графа, обнажили клинки, не думая о том, что этим подписывали себе смертный приговор. Почему-то измена королю показалась им всем более честной, нежели предательство опального графа и Регины де Ренель.

Сталь сверкнула в ярких лучах осеннего солнца и отряд королевских солдат встретили молодые, оскалившиеся не то в бесшабашной улыбке, не то в яростной гримасе белозубые мужчины. Их было всего шестеро против целого отряда вооружённых гвардейцев, но им сам чёрт был не брат, когда дело касалось прекрасной дамы, хорошей драки и славной гибели.

Филипп оглянулся на Регину, улыбнулся спокойной, ласковой улыбкой:

— Не бойся, король больше не получит тебя, — и шагнул навстречу солдатам с обнажённым клинком в руке.

Если бы с Региной не было Лоренцо и если бы Филипп поехал на своём коне, план короля и Маргариты Наваррской был бы осуществлён. Но у Регины в который раз оказались хорошие защитники. Пока Филипп с пажами бился, как разъярённый зверь, а Лоренцо беспощадно рвал своими чудовищными клыками руки, глотки, бока людей, пытавшихся захватить его хозяйку, сообразительная Софи, держа в одной руке младенца, другой умудрилась вытолкнуть графиню из общей свалки. Двое солдат преградили им путь, но одного Регина ударила в лицо тяжёлым котелком с кипящим бульоном (каким образом он оказался у неё в руках, она и сама не поняла), второму раздробил голову мощным копытом Шарбон, оборвавший привязь и бросившийся на яростное рычание пса и крики Регины.

— Беги! Я задержу их! — крикнул Филипп, на миг перекрыв своим звонким голосом шум битвы.

Регина запрыгнула в седло, взяла дочь у Софи и помогла той взобраться на коня.

Шарбона не нужно было погонять, он стрелой сорвался с места, насмерть затоптав по пути кинувшегося наперерез солдата.