Регина(СИ)

Филипп сидел в большом зале перед тлеющим камином и потягивал чёрно-красный кларет из фамильного серебряного кубка. В красных всполохах углей мерещились ему дикие, неестественные сцены того, что, по рассказам Жуайеза, сотворил с Региной король. Королевский фаворит, этот безусый юнец, видимо, только в ту ночь и повзрослел, и теперь винил себя за то, что напился до скотского состояния вместе с Шеманталем и д'Эперноном и едва не стал участником этого постыдного преступления. Он ведь действительно верил в то, что графиня де Ренель — распутница и ведьма, умело носившая маску чистого и светлого создания. Он всё воспринимал, как обычную лицемерную игру придворной шлюхи, возмечтавшей о месте королевской фаворитки. Так говорили все в окружении короля. Так говорил и сам Жуайез, выросший в атмосфере лицемерия и разврата. Пока не увидел неподдельный ужас в глазах графини, спрятанный за отчаянной решимостью сражаться до последнего. Филипп и сам всегда знал, что Регина невероятно храбрая и гордая женщина. Только в ту ночь её сломали. Шарль перехватил его руку, когда он собрался отхлестать Жуайеза по щекам. "Не нам его судить, — сказал непривычно серьёзный Майенн, — он сам себе вынес приговор. Он знает свою вину. Но он единственный оказался рядом с графиней в трудную минуту и спас её. А где мы с тобой были?". Где они все были? Бюсси добывал воинскую славу, красовался на редутах. Майенн пил в кабаке после очередной ссоры со старшими братьями. Герцогиня Монпасье развлекалась с своим гугенотом. А сам де Лорж готовился к отъезду в Бордо и радовался тому, что Регина согласилась стать его женой, во всяком случае, ничего не возразила, когда он перед всеми назвал её своей невестой. И никого из них, называющих себя её друзьями и верными рыцарями, не было рядом в тот час, когда ей была нужна их помощь и защита. Никого из них с ней не было. И отныне все они будут жить с этим камнем на совести.

До сих пор при мысли об этом земля начинала качаться под ногами.

Филипп залпом допил вино и снова потянулся за бутылкой. Неслышной тенью в комнату скользнула Анна, опустилась, по привычке, на маленькую скамеечку рядом с его креслом, положила локти ему на колени и склонила голову на руки.

— Филипп, ты всегда был для меня самым лучшим другом. Ты был единственным, кто поддержал меня, когда умер мой муж. Почему сейчас ты отвергаешь мою помощь? Я вижу, что тебе плохо, что приехавшая с тобой девушка не просто тяжело больна. Её избили и бог знает, что ещё с ней сделали. По-моему, она не в себе. И ты из-за неё тоже сходишь с ума. Объясни мне, что происходит? Пожалуйста.

Он погладил пушистые волосы кузины. Помолчал. Но ему нужно было выговориться. К тому же Регине сейчас нужен был женский уход. Анна была неопытна, не слишком умна, но доброта и отзывчивость искупали сполна эти недостатки.

— Эта девушка, Регина, моя невеста. С ней случилось несчастье. Во многом вина за это лежит на мне. Меня не оказалось рядом, когда ей так необходима была защита. То, что она осталась жива — чудо. Но она сейчас на грани, её может сломать неосторожное слово, и я не знаю, как ей помочь. Знаю только, что без неё я не смогу прожить ни одного часа.

— Тогда почему ты сейчас не рядом с ней?

— Потому что я не знаю, что делать. Я растерян. И боюсь услышать упрёки в том, что не защитил её. Или что моя помощь ей уже не нужна, что сделаю ей только хуже. Моё сердце рядом с ней, но мои ноги словно приросли к полу и руки дрожат, я не в силах сделать и шага к её комнате. Наверное, я трус…

Анна поднялась со скамьи, поцеловала кузена в лоб.

— Ты не трус и никогда им не был. Ты и сам это знаешь. И если твоя девушка любит тебя, она не станет упрекать тебя во всех бедах этого мира. Но если ты и сейчас оставишь её одну, тогда она тебя точно не простит. И будет права. Она плачет и никого не впускает в комнату. Я боюсь за неё. Но ты… Ты любишь ее, и значит, найдёшь нужные слова. Иди.

Филипп посмотрел на бутылку кларета, но засомневался в его целебной силе и поставил кубок на пол. Анна была права: нельзя сейчас оставлять Регину наедине с её болью и страхом. Он поднялся в западное крыло замка, где отвели комнаты для графини, постучал в дверь. Из комнаты доносились приглушённые, отчаянные рыдания и неразборчивые вскрики, разрывавшие сердце.

— Регина, — с трудом справляясь с комком в горле позвал он, — открой. Это я, Филипп. Регина, пожалуйста, открой. Я всё равно войду, даже если мне придётся выломать эту чертову дверь.

Плач за дверью затих. Минуту-другую ничего не происходило, не слышно было ни единого звука. За эти минуты Филипп едва не поседел, он уже приготовился выбивать дубовую дверь, когда прошелестели лёгкие шаги и загремела задвижка.

В дрожащем золоте свечей на пороге стояло заплаканное, дрожащее существо и в распахнутых глазах его плескался ужас. Филипп на подкашивающихся ногах ввалился в комнату, обнимая Регину и почти выкрикнул:

— Господи, да что с тобой такое?!

— Мне страшно, — снова расплакалась она, цепляясь за его рубаху.