Регина(СИ)

— Посмотри, Регина, — пальцы герцогини впились в плечо подруги, сжав его до боли, — посмотри на своё прошлое. Ты хочешь, чтобы оно вернулось и стало твоим будущим? Тебе было лучше, когда ты жила в монастыре? В детстве обитель урсулинок была для тебя столь невыносимой пыткой, что даже теперь ты избегаешь ходить к мессе и шарахаешься от священников, как одержимая, тебя гугеноты принимают за сестру по вере. Но ты просто отказалась от одного бога, создав себе другого. Но пока ты не поймёшь, что твой брат — помимо того, что является родным тебе человеком, ещё и свободный человек, придворный, военный, мужчина, в конце концов, пока ты не примешь все его недостатки и слабости, его обязанности и интересы, ты будешь сидеть в сотворенной тобою же тюрьме. Так не лучше ли, не честнее ли тебе вернуться в монастырь, если эта жизнь так пугает и ранит тебя? Ты струсила, графиня де Ренель! Ты сдалась, не начав битвы. Твой брат и я — мы так гордились тобой, весь Лувр замирал в восторге, восхищаясь твоей независимостью и страстью, кипевшей в твоих глазах. А теперь взгляни на себя — никчемная, беспомощная монашенка. Что же ты стоишь? Иди в монастырь, там тебя ждут с распростёртыми объятьями. Иди, только помни: никто не придёт забрать тебя оттуда — ни твой брат, ни я, ни Филипп. Мы приняли тебя за сестру графа де Бюсси, а ты — всего лишь провинциальная дурочка, боящаяся собственных страстей и не желающая открыть глаза и посмотреть в лицо жизни. Едем, Филипп, нас все равно никто не слышит!

Екатерина-Мария повернула коня и де Лорж последовал её примеру, но тихий, исполненный тоскливой боли вскрик Регины догнал и ударил его в спину. Филипп едва успел вернуться и подхватить падавшую графиню. Она была в сознании, но смертельно бледна и вся дрожала, как в лихорадке.

— Регина, что с вами? — встревожился Филипп, удерживая ослабевшую девушку в руках.

Она не могла говорить, только крупные слёзы катились по её щекам и терялись на бархатном колете Филиппа. Но он понял её без слов: детские страхи, ужас перед холодными, тёмными коридорами монастыря, выговоры настоятельницы, непрекращающиеся нарекания монахинь, внушавших ей на каждом шагу, какая она никчёмная, неисправимая, злая девчонка, и безысходное одиночество — все это, так тщательно прятавшееся в её душе, пока она жила в родном доме, под крылом брата, теперь с новой силой захлестнуло её так, что невозможно было вздохнуть. Регина прижалась, вся дрожа, к Филиппу, спряталась в его руках, лишь бы не видеть эти унылые каменные стены, до основания пропитанные покорностью судьбе и нечеловеческой тоской. Монастырь для графини был той же могилой, только в нём хоронили заживо. Она вновь почувствовала каменные плиты под ногами, грубую ткань форменного платья на теле и горячие капли воска, обжигавшие её детские пальцы, до слуха доносились слова молитвы, без устали повторяемые монахинями, и запах ладана окутал её, словно туманом. И словно наяву услышала она слова молитвы. Молитвы о душе безвременно убитого воина — графа де Бюсси. Регина сошла бы с ума, если бы сухие и горячие губы Филиппа не прижались к её лицу, осушая слёзы, а его руки не сжали до боли её тело.

— Я не хочу туда, — еле слышно прошептала Регина, и ответ де Лоржа вернул её к жизни.

— Вас никто туда не отпустит. Я скорее умру, чем отдам вам кому бы то ни было. Я с вами и всё будет хорошо. Я здесь, я рядом, бедная моя девочка. И я вас люблю.

Регина вздохнула и, закрыв глаза, притихла у его груди, слушая, как громко бьется сердце, живущее только ею одной. Луи был на войне. Ему грозила смертельная опасность и вся её любовь не могла сейчас защитить его ни от стального клинка, ни от вражеской пули, ни от болезни, ни от холода и дождя. Но почему-то рядом с Филиппом все страхи исчезали, оставалось только тихое счастье и сознание своей красоты и молодости, и желание жить. И не было тоски и боли, одиночества и отчаяния. Словно в его объятиях она каждый раз рождалась заново и это была другая Регина: юная, беззаботная, не знающая одиночества и отчаяния, чистая и невинная, нежная и мягкая.

Им всё же пришлось вернуться в город: графиня была слишком слаба для конных прогулок. Де Лорж, счастливый, как младенец, настоял на том, чтобы домой отвез её он, поскольку не был уверен, что она выдержит обратную дорогу. Герцогиня откровенно веселилась, глядя на то, как сияющий Филипп везёт в своём седле котёнком льнувшую к нему Регину.