Регрессия. Исповедь колдуна

Я так и не понял, в чем виноват, но про прошлые жизни старался больше не упоминать. Я устроился на качелях между единственных двух берез среди сосен и принялся швыряться шишками, которые находил под ногами. Там-то ко мне и вернулся учитель – теперь уже он отругал меня и потребовал, чтобы я никогда больше не говорил об этом с мамой или с кем-то еще, пока он не разрешит. Я только успел сказать, что маме нельзя врать, как все тело скрутило судорогой. Мне казалось, что внутри горит настоящий пожар, который сейчас сожжет меня и вырвется наружу. Я знал это чувство – не такое сильное, но ужасно болезненное, оно приходило во сне, когда мужчины в плащах прикручивали меня к столбу и поджигали.

И пламя действительно вырвалось – я только и смог понять, что глаза мои были больше не мои, теперь учитель смотрел на поляну под ногами и крутил в руках шишку, а я мог лишь молчаливо наблюдать изнутри собственного тела. Так он в первый раз вышел на волю, заменив меня. Все это длилось лишь несколько секунд, но я хорошо усвоил урок – если хочу оставаться собой, я должен слушаться, в первую очередь, учителя и никогда с ним не спорить.

Чай из свежей мяты и листьев смородины наполнил ароматом ветхий сырой дом, и я большими глотками вливал в себя дымящуюся жидкость. Мама дула на кипяток и удивлялась, как я могу так пить и не обжигаться. Но разве мог я ответить, что после снов о костре и пламени, сжигавшем меня изнутри, мне больше не бывает горячо?

Посидев так еще полчаса, мы разошлись спать. Неприятные воспоминания о страшном сне притупились, и мне ужасно захотелось спать. Зевая, я отправился назад в кровать и тут же заснул, как самый обыкновенный мальчик.

Глава 2.

Мама редко брала меня в Москву, оставляя с соседкой, а сама на целый день выбиралась в город. Она утверждала, что свежий воздух и жизнь загородом куда полезнее выхлопных газов мегаполиса, да и толпиться среди вечно бегущих людей мне ни к чему. Она всегда описывала город как грязный, серый и забитый машинами, но я очень любил эти поездки.

Волшебство начиналось еще на станции. Когда, извиваясь зеленой змеей, из-за поворота выглядывала электричка, я замирал от восторга и еле сдерживал слезы, слыша внутри себя неистовый хохот, стоило мне подумать о волшебстве. Иногда нам везло, и мы оказывались в теплом вагоне с мягкими коричневыми лавками. Ехать там было одно удовольствие, не то что на твердых деревяшках, которые попадались чаще.

Повезло нам и в этот раз. Поезд засвистел где-то вдалеке и вскоре показал свою плоскую морду. Двери приветственно распахнулись, пропуская внутрь единственных пассажиров. Электричка была почти пустой, и мы сели вдвоем в целом купе. Ехать до Москвы было не так долго, и я с упоением смотрел, как прочь уносятся елки, потом равнины, а вскоре – громадные дома, закрывающие собой небо и солнце. Вот бы жить когда-нибудь в таком! Мама всегда утверждала, что вырасту и буду жить там, где захочу. Правда, после этих слов она часто становилась грустной.

Обычно все наши поездки проходили одинаково – мы выходили на вокзале и сразу же ныряли в метро. Забегали в нужные маме магазины и отправлялись назад. И лишь один раз поездка мне совсем не понравилась – мы долго тащились под землей в грохочущем вагоне и вышли в совершенно не знакомом месте. Потом мама тянула меня за руку сквозь угрюмый зимний парк, а я сопротивлялся, чувствуя, что она задумала что-то плохое. Мама и плохое – как так? Но еще больше сопротивлялся голос во мне – он кричал и метался, требовал, чтобы я развернулся, сбежал, соврал, только бы не идти туда.

От этого мне стало и страшно, и интересно. Что же это за ужасное место, если даже Он боится? Место, впрочем, оказалось обыкновенной квартирой в сером неприметном доме. Единственное, что показалось мне странным, это жирный черный кот, вздыбившийся и отскочивший от меня, стоило нам переступить порог квартиры.

Дверь открыла пожилая женщина в вязаной жилетке и с сеткой на голове, прятавшей густые серые волосы. Ее морщинистое лицо нахмурилось, стоило ей взглянуть на меня. Женщина подняла на руки кота, отчаянно шипевшего под ногами у хозяйки, и пригласила нас в комнату.

Мама помогла мне разуться, и я в одних носках отправился за ней по холодному скрипучему паркету в единственную комнату. Женщина уже ждала нас за столом, а кот урчал на ее коленках. Перед старушкой на белом полотенце с вышивкой по краю стояла стеклянная миска с водой, рядом были навалены пучки трав, пузырьки с жидкостями и порошками и несколько тонких косточек. Мама вздрогнула и схватила меня за руку.

– Мы, наверное, пойдем, – прошептала она.

– Ишь, не придумывай! – шепеляво усмехнулась женщина, показав ровные вставные зубы. – Хочешь знать или нет?

– Хочу, – кивнула мама.

– Тогда садитесь.

Напротив стола посетителей ждали два гостевых стула. На один забрался я, едва доставая ногами до пола, а на самый край другого села мама, сложив длинные пальцы в замок на столе перед собой.

– Похожи, – заметила старушка, по очереди оглядев нас. – Только эта дрянь не от тебя, ты – нормальная.