Рэгтайм

Морган спать не будет этой ночкой. В Королевской палате, из которой сам же вытащил всю фурнитуру, не до сна. И ни капли бренди из припасенной заранее фляги. Алкоголь вульгарен. Он прислушивался и взирал в темноту, ожидая, какие знаки ниспошлет ему великий Осирис. Через несколько часов он задремал. Ему приснилась древняя жизнь, какой-то базар и он сам, уличный торговец, сидя на корточках обменивающийся добродушными проклятиями с оравой драгоманов. Этот сон так не понравился ему, что он тут же проснулся. Он был уверен, что по нему кто-то ползет. Зажег совершенно неподходящую к случаю безопасную спичку и увидел на одеяле (взял с собой, хоть спать не собирался) целую огромную коммуну клопов. Тогда он начал ходить взад-вперед во всех направлениях, вытягивая вперед руки, чтобы не расшибиться о каменные стены. Он решил, что в такой пограничной ситуации следует делать различие между фальшивыми знаками и истинными. Сон про тележечника на базаре — фальшивка. Клопы подлейшая фальшь. Истинные знаки — это блаженное зрелище маленьких красных птиц с человеческими головами, летящих в собственном огненном свечении. Ведь сколько же он видел оных птах на разных египетских меблировках. Не появились эти БА, не материализовались. В конце концов он увидел сквозь бесконечно длинную и узкую воздушную шахту, как звездочка завяла, а ромбоид ночного неба прозаически посерел. Он позволил себе отхлебнуть бренди. Не помешало. Ноги-то окоченели, и нос, нос, нос на мокром месте.

Моргановские помощники пришли вместе с арабами и вытащили патрона на поверхность. Он был снова вмонтирован в верблюда и влеком теперь подальше от пирамид. Утреннее небо сияло по-своему, надо отдать ему должное. Морган глянул на Великого сфинкса и увидел на нем массу людей, копошившихся, как черви. Одни угнездились промеж когтей, другие забрались в дыры лика, третьи махали прямо с макушки. Морган вскинулся: осквернители были в форме бейсболистов. Вокруг сфинкса фотографы расставили свои треноги, засунули головы под черные тряпки и выставили зады. «Бога ради, что здесь происходит?» — спросил великан. «„Нью-йоркские гиганты“ выиграли вымпел и сейчас совершают кругосветный тур», — ответствовал помощник. «Вымпел? — спросил Морган. — Что они выиграли? Вымпел?» К нему бежал, клацая по священным камням подкованными башмаками, уродливый коротышка с огрызком сигары в зубах. «Менеджер Мак-Гроу спешит засвидетельствовать вам почтение», — пояснил помощник. Не сказав ни слова, Морган пхнул каблуками своего дромадера, и они помчались галопом к пароходу.

Вскоре после этих приключений здоровье Моргана внезапно покачнулось. Он потребовал, чтобы его перевезли обратно в Рим. Он был далеко не несчастен, придя к заключению, что упадок здоровья как раз и есть тот самый знак, которого он ждал. Он так безотлагательно был снова нужен на земле, что его освободили от обычных погребальных ритуалов — имелась в виду новая пирамида, должно быть. Члены семьи встретили его в Риме. «Не печальтесь, — сказал он им. — Война ускорит все дело». Они не понимали, о чем он говорит. Они сидели у постели, когда он умер не без приятного предвкушения в возрасте семидесяти шести лет.

Вслед за смертью Д. П. Моргана произошел несчастный случай с эрцгерцогом Францем-Фердинандом. Он приехал в Сараево, столицу Боснии, с невинной целью проинспектировать войска. С ним была, как положено, и супруга, графиня Софи. Эрцгерцог по привычке держал свой шлем с плюмажем на сгибе руки. Вдруг какой-то сильный грохот, изрядно дыму, крики, и вот, пожалуйте, с ног до головы августейшая чета засыпана известкой. Какой-то дурак бросил бомбу. Мэр умирает от ужаса. Эрцгерцог в ярости. «День испорчен», — сказал он и приказал шоферу немедленно выехать из узкого городка. Шофер загазовался и повернул «даймлер» не туда, куда надо. Он остановился, переключил скорости и стал разворачиваться задним ходом, и тут как раз случился рядом Гаврило Принцип, один из террористов, который уже отчаялся убить сегодня эрцгерцога. Увидев счастливую возможность, патриот скакнул на подножку безобразно неуклюжего автомобиля, нацелил пистоль в эрцгерцога и потянул курок. Выстрелы. Графиня Софи падает Францу между колен. Кровь фонтаном из горла Фердинанда. Крики. Зеленые перья плюмажа краснеют от крови. Солдаты, как всегда вовремя, хватают убийцу. Борьба — в их пользу, припечатан к земле. Волокут — куда? — в тюрьму, конечно.

Нью-йоркские газеты сообщили эту новость как проявление насилия, свойственного Балканским государствам. Мало кто из американцев чувствовал особую симпатию к убиенному наследнику австро-венгерского трона. Один лишь волшебник Гарри Гудини, читая за завтраком газету, был неприятно удивлен гибелью старого знакомого. Подумать только, сказал он сам себе. Подумать только. Он вспомнил флегматичную физиономию эрцгерцога, взирающего на него из-под короткой щетки своих волос. Священным трепетом наполнила его за завтраком мысль о том, как легко может быть сброшен на свалку носитель власти и мощи огромной империи.